Австро-Венгрия в начале XX столетия
Территория и население Австро-Венгрии. – Занятие населения монархии. – Экономика страны. – Военная промышленность. – Торговля Австро-Венгрии. – Бюджет. – Австрийский империализм. – Внутреннее положение монархии – борьба национальностей. – Рабочее движение. – Государственное устройство. – Буржуазия и чиновничество. – Личность Франца-Иосифа. – Франц-Фердинанд: его характер и взгляды. – Внешняя политика Австро-Венгрии. – Союз с Германией. – Союз и отношения с Италией. – Балканский вопрос. – Австро-Венгрия и Россия. – Австрия и Италия на Балканах. – Безвыходное положение Австро-Венгрии и ее неминуемая смерть.
«Огонь выстрелов в Сараеве, точно молния в темную ночь, на мгновенье осветил грядущий путь. Стало ясно, что дан сигнал к распадению монархии» – так образно пишет в своих воспоминаниях бывший премьер австро-венгерской монархии Чернин.
Предчувствие не обмануло этого дипломата, и монархия, как государственное объединение, сошла со сцены и отошла в область истории. Пройдет еще немного лет, и память об этой, когда то могущественной, монархии все больше будет стираться, уходя в даль веков.
Будущее человечество, конечно, немного потеряло с исчезновением этого остатка мрачного средневековья и едва ли с сожалением будет вспоминать о его былой жизни. Мы сами не хотели бы будить в памяти современников мыслей о бывшей монархии Габсбургов, если бы только не поставленная нами себе задача исследования «мозга армии». Нельзя, конечно, исследовать «мозг», не затронув самого трупа-империи Габсбургов, ибо уклад этого государства отражался на армии, а, следовательно, и на ее «мозговом веществе» – генеральном штабе.
В седой старине зародилась монархия Габсбургов, переживала период возрождения, высшего подъема своей славы и, наконец, к средине XIX века начала терять блеск.
Мы не собираемся писать истории австро-венгерской монархии, а познакомимся с ее состоянием к началу XX века, и если уклонимся в исторические времена, то только лишь с целью внести ясность в тот или иной вопрос.
На территории в 675.887 кв. километров бывшей империи Габсбургов жил целый конгломерат различных народностей. 47.000.000 немцев, венгров, чехов, славян, румын и других национальностей были включены ходом истории в одно государственное объединение.
По данным 1900 года население по признаку родного языка распределялось, как указано в таблице № 1.
Кроме того, из 1.737000 жителей оккупированных в 1878 году Боснии и Герцеговины было: 690.000 сербов, 350.000 кроатов , 8.200 евреев и 689.000 магометан.
Приведенные данные характеризуют тот разнообразный состав населения, каковой уже с давних времен был отличительным признаком Австро-Венгрии. Наименование «лоскутной» монархии как нельзя более верно подходило к бывшей империи Габсбургов.
Нельзя сказать, чтобы все «лоскуты» были равноценны. Монархические принципы построения государства на берегах Дуная не могли, конечно. признать самоопределения каждой из национальностей. В исторической борьбе за это самоопределение лишь венграм удалось отстоять свою самостоятельность и не только вырваться из-под немецкого гнета, но и самим пойти по стопам своих угнетателей. Остальные же национальности были рабами этих двух носителей культур Австро-Венгрии.
Таблица № 1
«Промышленный переворот», положивший в XVIII веке начало образованию нового капиталистического общества в странах Западной Европы, медленно проникал в жизнь Австро-Венгрии. Она долго сохраняла свой аграрный характер, предпочитая получать изделия промышленности извне, чем развивать производство их у себя. Однако, промышленность все же властно вторгалась в консервативное общество Австро-Венгрии и хотя медленно, но завоевывала себе все больше и больше места.
По роду занятий, согласно таблице № 2, на 10.000 жителей оказывалось занятыми в 1900 году:
Приведенная таблица без излишних комментарий характеризует собою экономику Австро-Венгрии. Как видно, промышленность была более развита в австрийской половине государства. Крупное фабричное производство получило развитие, главным образом, в Нижней Австрии, Богемии, Моравии, Силезии и Форальберге, в местностях за то лишенных соли, нефти и топлива. Производство железа сосредоточивалось в Нижней и Верхней Австрии, Штирии, Каринтии, Крайне, Богемии, Моравии и Силезии; машиностроение же по преимуществу в Вене, Венеком Нейштадте, Праге, Брюнне и Триесте. В Венгрии промышленность менее развита, однако, и здесь ее продукция постепенно начала удовлетворять запросам местного рынка.
Горное дело как в Австрии, так и в Венгрии постепенно развивалось, вполне обеспечивая промышленность сырьем и топливом. Однако, распределение горных богатств, особенно топлива, не соответствовало промышленным центрам и потому было затруднено снабжение последних топливным материалом.
Земледелие и скотоводство было развито преимущественно в Венгрии, и эта половина монархии являлась ее житницей. Хотя и австрийские земли развивали сильно земледелие, но все же в пищевых продуктах без помощи Венгрии или ввоза из-за границы они обойтись не могли, и Россия с Румынией были не последними поставщиками хлеба для Австро-Венгрии. Что касается чисто военной промышленности, то таковая в Австро-Венгрии, по мере своего развития, постепенно подпадала под власть германского, а затем и английского капитала.
Таблица № 2
Крупнейшим военно-промышленным предприятием Австрии являлся завод Шкода в Пильзене (в Моравии). Основанный в 1869 году, как сталелитейный завод, и оставаясь чисто коммерческим предприятием до 1886 года, завод Шкода начал свое военное производство с броневых плит для сухопутных укреплений, а затем в 1888 году выпустил свою первую гаубичную установку для 5,9» мортиры и взял патент на новый пулемет.
В 1889 году Шкода начал производство полевой и прочей артиллерии для австро-венгерской армии, и в 1896 году, соорудив новые пушечные мастерские, приступил к производству морской артиллерии. В 1900 году фирма Шкода превращается при помощи Кредитного учреждения и Богемского учетного банка в акционерное общество.
В 1903 году поддерживавшаяся и ранее связь с Крупном была закреплена обменом патентами, и Шкода фактически превратился в отделение Крупна, поставляя вместе с ним сталь для нашего Путиловского завода.
В 1908 году Шкода поставляет уже орудия для испанских военных судов, а в 1912 году совместно с «Хартенбергской патронной компанией» и «Австрийской оружейной фабрикой» получает от Китая заказ на артиллерию и ручное оружие, взамен займа, устроенного ему венскими банкирами. Фирма Шкода становится такой же вездесущей, как сам Крупп.
В 1909 году, после боснийского кризиса, завод в Пильзене был значительно расширен и получил казенные заказы на сумму 7.000.000 крон со сроком сдачи к 1914 году. В 1912 году орудийные и механические мастерские были снова расширены, а в следующем году компания заключила с венгерским правительством соглашение о постройке большого орудийного завода в Гиоре, в который венгерская казна должна была вложить 7 милл. крон, а фирма – 6 милл. крон.
Связанная тесно с «Австрийским обществом моторов Даймлера», в 1913 г. фирма Шкода начала устанавливать на автомобили Даймлера свои тяжелые гаубицы (28 сантиметровые).
Другим крупным австрийским военно-промышленным предприятием была «Каменноугольная и железная компания Витковица» в Моравии, вырабатывавшая броню, орудийные стволы, снаряды, броневые куполы и орудийные установки. Эта компания входила в состав акционерного общества «Никкельный синдикат стальных заводчиков» со штаб-квартирой в Виккерс-Хаузе в Уэстминстере.
Третья крупная фирма – это Австрийская оружейная фабрика в Штейере, во главе которой стоял Манлихер. Фабрика снабжала австро-венгерскую армию винтовкой этого наименования. Завод был основан в 1830 году, и в 1867 году была принята его винтовка. В 1869 году было образовано акционерное общество, а в 1878 г. производительность Штейеровского завода уже достигала 500.000 винтовок в год, и на нем работало свыше 3.000 человек. Завод точно также входил в объединение с «Германской оружейной и снарядной фабрикой» и «Бр. Боллер и К°».
В Праге имелся динамитный завод из объединения Нобеля, широко раскинувшего свои путы в странах Европы.
Наконец, в Фиуме Армстронг и Виккерс имели завод по изготовлению торпед.
Нет слов, что вступать в какую-либо конкуренцию с мировыми державами промышленность Австро-Венгрии не могла, но, во всяком случае, ее развитие подвигалось быстро вперед. Используя собственные капиталы, синдицируясь с иностранными, тяжелая индустрия габсбургской монархии с каждым годом вставала на ноги, и, если бы только но затруднения во внутренней политике, развитие промышленности было бы быстрее, чем это оказывалось на самом деле.
Из сказанного о развитии промышленности явствует, что в Австро-Венгрии, с одной стороны, образовывался класс крупных капиталистов, а с другой, нарастал пролетариат.
Что касается торговли, то Австро-Венгрия, по данным 1912 года, в мировом масштабе торговала всего на 5.600 милл. марок, что составляло 3,3% всей мировой торговли. Наибольший товарообмен совершался с Германией, Англией, Италией, Соединенными Штатами Америки и затем с балканскими государствами (Сербией, Румынией, Болгарией и Грецией). Необходимо отметить, что торговля с последними наталкивалась на сопротивление, оказываемое венгерскими аграриями, видевшими в развитии товарообмена с заграницей подрыв собственного благосостояния. Были введены особые запретительные и высокие пошлины, которые, с одной стороны, помогали развитию венгерского земледелия, однако, с другой, удорожали стоимость продуктов, создавая нередко кризисы и ставя Австрию в зависимость от Венгрии, не говоря уже об озлоблении против Дунайской монархии, создававшемся в соседних славянских странах.
Бюджет Австро-Венгрии образовался из четырех бюджетов: общеимперского, австрийского, венгерского и боснийского. Общеимперский бюджет предназначался, главным образом, на содержание общеимперской армии, общеимперских правительственных учреждений и на покрытие расходов, связанных с оккупацией Боснии и Герцеговины. Согласно конституции, Австрия и Венгрия уплачивали определенные долги в общеимперский бюджет, при чем взнос Австрии в значительной мере превышал венгерский. По сравнению с другими державами Европы, бюджет Австро-Венгрии в миллионах франков, как показано на таблице № 3, был таков:
Таблица № 3
Таким образом, только одна Италия имела бюджет меньший, чем Австро-Венгрия, прочие же державы обгоняли бывшую империю Габсбургов.
Рост бюджета не соответствовал развитию производительных сил Австро-Венгрии, вследствие чего государственный долг нарастал с каждым годом и в 1911 году выражался суммой в 18.485.000 крон, что на одного жителя составляло 359 крон. По тяжести государственного долга, правда, Австро-Венгрию обогнали в этом году Франция, Италия, Германия, и только в Англии и России население менее было обременено долгом. Однако, если учесть, что каждый француз и немец имели больший доход, чем подданный Австро-Венгрии, то станет ясным, что габсбургская империя форсировала силы своего населения. Какие были причины этому, мы пока раскрывать не будем, так как вернемся к этому вопросу еще дальше.
Мы не имеем права делать дальнейшие поиски в область экономической статистики, так как уклонились бы от нашей задачи. Изложенное нам необходимо, как база для дальнейших суждений о Дунайской империи.
Разноплеменный состав ее населения и медленное развитие производительных сил говорят за то, что этому государству был не по плечу империализм его европейских соседей. Если можно говорить об австрийском империализме, то лишь как о системе со слишком ограниченными мечтаниями и целями, далекими от захвата тех колоний, борьба за которые велась прочими великими европейскими державами, а в частности, союзниками – Германией и даже Италией.
Австрийский империализм, как таковой, разбрасывал свои сети лишь на близь расположенные Балканы и крайним его стремлением был выход к Эгейскому морю, а затем попытки получить гавани в Малой Азии. О большем австрийские империалисты и не мечтали. Несмотря на то, что австрийская промышленность с каждым годом все тверже и тверже становилась на ноги, представители ее оказывались не только заинтересованными в широкой экспансии своих союзников немцев, но и побаивались се, они были удовлетворены и своим местным рынком. Так, представители австрийской железоделательной промышленности оказывались очень заинтересованными в своем внутреннем рынке, так как цены на железо и сталь в Австрии на 100 процентов дороже, нежели в Германии. Венгерские аграрии боялись не только германского засилья, но и стремились ограничить ввоз продуктов земледелия и скотоводства из соседних Румынии и Сербии Если австро-венгерские капиталисты и готовы пойти за своими германскими собратьями, сознавая, что в этом им достанется лишь второстепенная доля, то только потому, что иного выхода нет, что от политики экспансивной своей союзницы и они получают кое-какие барыши.
Таким образом, если был свободен еще внутренний рынок, если дома еще оказывалось много доходов для капиталистов Дунайской империи, т.е. иными словами, если не было налицо стимулов для агрессивной политики вне страны, то казалось бы, империя Габсбургов должна быть «обетованной» страной мира, а не тем горящим факелом, зажегшим мировой пожар, каким она оказывалась в действительности.
Активная политика Австро-Венгрии имела под собой иное: «династически принудительный конгломерат центробежных национальных осколков» – Австро-Венгрия представляла собой «самое реакционное образование в центре Европы». Окруженная национальностями, родственными, входящим в состав империи, Австро-Венгрия, для спасения своего единства, в своей внешней политике предпочитала избранный ею путь порабощения соседних малых государств, но не могла согласиться на свой распад. В этом и выражается так называемый австрийский империализм. Не в поиски за золотым руном в далеких странах пускались аргонавты с берегов Дуная в военные экспедиции, а за округлением своих границ, за включением в свой состав тех самостоятельных национальностей, которые своим наличием смущали верноподданных Габсбургов, нарушая покой последних.
Его давно уже не было дома – внутри государства, и, таким образом, для Австро-Венгрии внешняя политика оказывалась теснейшим и непосредственным образом связана с внутренней.
В виду изложенного, мы считаем себя обязанными бросить взгляд на внутреннее соотношение сил в Дунайской империи.
Некогда блаженные и спокойные времена для династии Габсбургов, браками расширявшей свои владения по обоим берегам Дуная, к средине XIX века миновали, и «мои народы», как называл Франц-Иосиф конгломерат своих подданных, пришли в движение. Брачные узы перестали оказывать свое магическое действие, и в 1848 году вспыхнула венгерская революция с идеей национального самоопределения. Подавленная с помощью русских, Венгрия не успокоилась в своей борьбе, и к 1867 году добилась самостоятельности.
По конституции этого года на берегах Дуная, вместо бывшей Австрии, оказалась дуалистическая (двуединая) Австро-Венгрия, с особым венгерским парламентом, а затем и армией. Одержав победу, Венгрия не остановилась в своих требованиях, и последующие годы, вплоть до мировой войны, наполнены внутренней парламентской борьбой. В иные годы борьба эта принимала ожесточенный характер на всех фронтах – политическом, бытовом, экономическом и т. д. Одним словом, венгры ни на один день не прекращали своей борьбы за самостоятельность вплоть до 1918 года, когда произошло уже фактическое выделение Венгрии, как самостоятельного государства.
Побежденные носители австрийской идеи – немцы – видели свое спасение лишь в воссоединении с сильной Германией. Когда-то прочный оплот для династии Габсбургов, некогда господствовавшее в государстве племя, его становой хребет, ныне выродился в австрийскую ирреденту . Вместо связующей силы – немцы являлись силой центробежной, удерживаемой лишь самой Германией, считавшей более выгодным иметь в наличии австро-венгерскую монархию в целом, нежели включать в себя лишних 10.000.000 единоплеменных едоков. Увеличение клерикального юга Германии на архиклерикальных австрийских немцев ослабляло бы позицию протестантского севера в германском союзе и, наконец, в хозяйственном отношении было выгоднее для немцев Шпрее иметь хороший таможенный союз с дунайскими немцами, чем видеть в них конкурентов в составе самой Германии.
В таком положении оказывались две главенствующие в Австро-Венгрии национальности. Остальные народности были поделены между ними. Однако, такой дележ мало был приятен для лишенных права на национальное самоопределение. Борьба за автономию с объявлением конституции 1867 года завязалась в обеих половинах государства. В Австрии чехи боролись с немцами, поляки с русинами, итальянцы стремились присоединиться к Италии.
В Венгрии шла длительная и упорная борьба венгров с кроатами, словаками, сербами, румынами.
Наконец, в оккупированной в 1878 году Боснии и Герцеговине было явное недовольство сербов режимом оккупантов и тяготение к самостоятельной Сербии.
Одним словом, центробежные национальные тенденции с каждым годом, по мере развития производительных сил на территории угнетенных народностей, развивались все сильнее и сильнее, создавая затруднения в государстве и грозя так или иначе вылиться в вооруженное столкновение с династией.
Внутреннее положение Австро-Венгрии было чревато большими опасностями, что не было секретом для любого здравомыслящего государственного деятеля Дунайской империи.
Различно только мыслились ими пути к улучшению: одни видели необходимость преобразования государства путем внутренних реформ, как это было сделано в Германии, другие, опираясь на опыт той же Германии, стремились к созданию государства с такими границами, которые включали бы все самостоятельные одноплеменные государства в единое соединение – Дунайскую империю Габсбургов. Представители второго течения и являлись теми австрийскими империалистами, о которых было сказано выше.
«Успокоение» монархии путем внутренних реформ понималось в смысле объявления автономии для отдельных народностей с одновременной группировкой таковых в крупные родственные объединения. Таким образом, на смену дуализму шел триализм, т.е. объединение Австрии, Венгрии и Словакии из славянских племен. Однако, такое деление встречало сопротивление среди немцев и венгров, боявшихся выпустить из своих рук опекаемых славян. Так, венгерский премьер Тисса никому не позволял трогать «моих сербов», как он выражался, подчеркивая этим права венгерской короны на входившие в состав ее земель славянские народности. Наконец, трудно было вообще помирить и самих славян между собою, не говора уже о румынах и итальянцах, судьба которых и при новом разделении государства сулила прежнюю зависимость от тех или иных иноплеменных владык.
Пути государственных мужей с берегов Дуная второй группы шли по внешним линиям, и поэтому мы пока оставим их.
Подходя к истории Европы XIX и XX столетий, мы обязаны осветить положение той движущей силы, каковая во всех государствах в начале XX столетия выступала на авансцену – это рабочее движение.
С развитием промышленности в Австро-Венгрии нарастал рабочий класс, вырастала социал-демократия, все более и более втягивавшаяся во внутреннюю борьбу, клокотавшую в государстве. Однако, вместо того, чтобы вести рабочий класс по пути революционного интернационализма, австро-венгерская социал-демократия бросила его в объятия буржуазного национализма, горевшего борьбой, и сама иступила в эту борьбу за интересы национальностей.
Однако, несмотря на всю ту борьбу, которую вели отдельные национальности в Австро-Венгрии, последняя, как государственное объединение, продолжала все же существовать. Было ясно, что жизненный путь ее с каждым днем укорачивается, но для этого необходимы были удары извне по дряблому телу Дунайской империи, внутри же все пока выливалось в ожесточенную парламентскую борьбу, сопровождаемую иногда баррикадами и ружейной стрельбой в крупных населенных пунктах государства.
По конституции 1867 года обе половины государства (Австрия и Венгрия) имели свои самостоятельные представительные учреждения, свои самостоятельные министерства и свои армии. Босния и Герцеговина имели также свой самостоятельный сейм. Каждая из «половин» выделяла делегации, которые поочередно имели заседания в Вене или Будапеште, решая общеимперские вопросы.
Общеимперскими учреждениями были признаны армия и министерства иностранных дел и финансов, содержавшиеся за счет общеимперского бюджета.
Во главе всей государственной машины стоял Франц-Иосиф, являвшийся до некоторой степени той связующей силой, которая до поры до времени не давала механизму империи отойти в вечный покой.
Как полагается для всякой буржуазной конституции, и в конституции Австрии существовал «параграф 14», дававший право верховной власти проводить те или иные мероприятия в желательном для нее направлении.
Национальный сепаратизм разжигал ненависть не только в массах, но проникал и в верхи буржуазных классов монархии. Правда, вокруг двора образовывался, если можно так выразиться, своеобразный интернациональный круг правящей придворной клики, но и в нем господствовали те же центробежные национальные федералистические стремления. Как бы ни был буржуазен и высок по своей знатности и происхождению венгерский сановник Дунайской империи, но он прежде всего оставался венгром. Равным образом к тому или иному общеимперскому министру определенной национальности другие национальности относились с подозрением, видя нередко в проектах министра умаление прав и интересов своей нации.
Но как бы ни увеличивались разногласия в верхах буржуазии, она, однако, еще крепко стояла на ногах. Наличие большого числа крупных помещиков в Венгрии, Галиции, образование круга крупных промышленников, развитие банков и т. д. пополняло ряды крупной буржуазии, видевшей в сохранении монархии пока единственные пути для своего развития.
Вслед за этой крупной буржуазией шла та громадная армия чиновников, которая являлась характерным признаком бывшей Габсбургской монархии. Эта армия бюрократов, живших за счет государства, в три раза превышала все военные силы Австро-Венгрии, а по исчисления Краусса в его книге «Причины наших поражений»: «каждый пятый или шестой человек был чиновником. Половина доходов Австрии шла на содержание чиновников, которые в армии видели опаснейшего противника для своего существования». Повсюду, где только возможно, эта чиновничья армия шла против вооруженных сил империи, доказывая всю тяжесть расходов, связанных с содержанием армии.
Об общей массе населения говорить много не приходится. Ее материальное благосостояние было далеко неудовлетворительно. Правда, в областях, в которых развивалась промышленность, как, например, в Богемии и Моравии, положение населения улучшалось, но все же недостаточно. Причинам ч неудовлетворительного материального положения масс считались те узы, которые накладывала конституция 1867 года на национальное самоопределение, те стеснения, в рамках которых нельзя было говорить о каком-либо быстром развитии производительных сил страны.
Как всегда бывает в подобных случаях, ища выхода из создающегося положения внутри государства, взоры многих, и прежде всего самого Франца-Иосифа, искали сверхъестественную личность, государственного мужа, который спас бы разваливающуюся империю.
«Мое несчастье, что я не могу найти государственною деятеля», говорил Франц-Иосиф.
Но несчастье заключалось, по мнению Краусса, не в недостатке таких государственных людей, а прежде всего в натуре самого Франца-Иосифа, не терпевшего самостоятельных лиц, людей с открытым взглядом и собственным мнением, людей, знавших себе цену и державшихся с достоинством. Подобные личности не подходили для австрийского двора. В нем пользовались любовью только «лакейские натуры», как свидетельствует о том Краусс.
Говоря об Австро-Венгрии, нельзя пройти таимо личности Франца-Иосифа, служившего до некоторой степени цементом для этого государственного о6ъединения. Несмотря на ту национальную борьбу, которая велась в стране, личность этого престарелого представителя габсбургской династии среди населения пользовалась известной популярностью. Последняя заключалась не в достоинствах Франца-Иосифа, а скорее в привычке к нему, в оценке его, как существующего фактора исторической необходимости.
Сказанное может повести к заключению, что Франц-Иосиф мало влиял на течение дел в Дунайской империи. Однако, это не так. На протяжении долгого своего пребывания главой государства, Франц-Иосиф не выпускал из своих рук руля государственной машины. Правда, внешние и внутренние бури не раз грозили вырвать из его рук это орудие управления, но он упорно держался за него, плывя то против, то по течению.
В тяжелом внутреннем кризисе после только что закончившейся венгерской революции 1848 года, вступив на престол Габсбургов молодым человеком, Франц-Иосиф сразу же окунулся в жизнь, полную тревог и опасностей.
Застав еще период абсолютизма в государстве, Франц-Иосиф с первых же шагов должен был испытать крушение его (абсолютизма) и превращение страны в конституционное государство. Жизнь заставляла приспособляться к новым формам; Франц-Иосиф не отшатнулся от них и пошел по новому пути настолько, насколько этого требовали неумолимые обстоятельства. Признав победу венгров и сделавшись дуалистическим монархом в 1867 году, Франц-Иосиф был далек от какого-либо перехода к иным формам правления. Конституция 1867 года была последней его уступкой. Верный ей, предпоследний Габсбург не мог примириться с какой-либо дальнейшей автономией иных национальностей, кроме венгров: идея триализма была чужда для Франца-Иосифа.
Оставаясь верным монархическим заветам своих предков, Франц-Иосиф с каждым годом своего царствования все дальше и дальше уходил от развивавшейся в Европе жизни. Крупные шаги империализма, социальное движение – все это было не для высокодержавного монарха на Дунае. «Его народы» должны были с чувством уважения и преданности думать о своем истинном повелителе; который, в свою очередь, не должен нарушать монархический этикет и идти «в народ», как это пытался делать его союзник Вильгельм. Консервативный этикет из повседневного уклада жизни переносился и на управление государственными делами. Здесь также должен был соблюдаться этикет: каждый мог говорить только в круге своей деятельности, но не больше.
Как человек с далеко не сильной натурой, с консервативным укладов мыслей, Франц-Иосиф, однако, не переоценивал свои силы и не чуждался энергичных людей, ведших за него борьбу во внутренних делах государства. Одного он не мог простить таким людям – это нарушения придворного этикета и верности династии Габсбургов. При выполнении этих требований монарха, самостоятельные и с сильной волей государственные деятели могли проводить свою политику, не боясь потерять доверие престарелого Габсбурга.
Консерватор по убеждениям, Франц-Иосиф оставался им и в отношениях к людям. Лицо, получившее его доверие, нескоро покидало свой высокий государственный пост, хотя бы и но соответствовало своему назначению. Наоборот, люди, чем-либо антипатичные императору, несмотря на все их достоинства и качества, не могли рассчитывать на успешную свою государственную деятельность.
Таким образом, в свидетельство Краусса мы должны внести некоторую поправку в том смысле, что если «лакейство» было признано Францем-Иосифом, как форма выражения верноподданничества, то только лишь, как форма, а по существу дела, в определенных для каждого должностного лица рамках, им допускалось и свободное высказывание мыслей и защита выдвигаемых положений.
Немец по рождению, Франц-Иосиф оставался им и во внешней политике государства, несмотря на ряд поражений в войне с Пруссией и Другими германскими государствами. Те внешние удары, которые выпали на долю Австрии в первый период жизни Франца-Иосифа, заставили его до некоторой степени потерять веру в военное могущество Дунайской империи. Надвигавшееся мировое побоище, казалось, подавляло его: в этой войне должна была исчезнуть монархии, и Франц-Иосиф упорно отклонял всякие выступления, которые могли бы повести к катастрофе. Ставка на «мир» была более желательна для современного Абдул-Гамида, нежели бряцание оружием; искусные дипломатические победы более прельщали своей бескровностью, нежели обманчивый и рискованный ход военного счастья. И если Австрия явилась зачинщиком мировой войны, то не нужно забывать, что сараевское действо было направлено против Габсбургов, в защиту которых Франц-Иосиф готов был даже обнажить меч, хотя и не питал особо неясных чувств к будущему своему преемнику.
Последний, в лице Франца-Фердинанда, ужо несколько лет входил в управление государством, обещая в будущем произвести перелом во внутренней жизни Австрии и се внешнем положении.
Отличаясь нервной натурой, озлобленной с детства на двор и стоявших во главе управления государственных деятелей, особенно венгерцев, часто третировавших будущего управителя государством, Франц-Фердинанд обладал неуравновешенным темпераментом. Порой веселый и оживленный, а зачастую резкий в обращении с окружающими, престолонаследник с детских лет замкнулся сначала в самом себе, а затем в своем семейном кругу.
Чуждый всякой попытки искать популярности, слишком презиравший человечество, чтобы дорожить или считаться с его мнением, Франц-Фердинанд наводил ужас и страх на входивших к нему с докладами министров и иных причастных к управлению государством лиц. Раздражительный, невыдержанный клерикал, Франц-Фердинанд особенно презирал все то холопство, которое было свойственно австро-венгерской государственной машине. Однако, с людьми, не терявшимися и твердо отстаивавшими свои мнения, Франц-Фердинанд делался другим и охотно выслушивал их.
Будущее обещало Австрии сурового правителя, если бы сама история не повернула колесо в другую сторону и «величайшая судорога» не смела не только Франца-Фердинанда, но и Австро-Венгрию, как государственное объединение.
Испытав на себе тяжесть венгерских домогательств, не видя в системе дуализма спасения для Дунайской монархии, Франц-Фердинанд искал такового в коренном преобразовании государства на принципах федерализма.
Отношение его к венгерской половине выливалось в одну фразу: «Они (венгры) мне антипатичны, хотя бы просто из-за языка», – так говорил Франц-Фердинанд, отчаиваясь в попытках изучить венгерский язык. Усвоенные с детства личные антипатии к венгерским магнатам были перенесены Францем-Фердинандом на весь венгерский народ. Обладая политическим чутьем, он понимал весь тот вред, который нес с собой не только венгерский сепаратизм, но, главным образом, политика славянского угнетения, проводимая упорно мадьярами.
Отсюда, естественно, вытекало постоянное желание эрцгерцога помочь румынам, кроатам, словакам и другим национальностям освободиться от венгерского засилья.
Такая политика Франца-Фердинанда в венгерском вопросе не оставалась тайной для Венгрии, платившей той же монетой злобы и ненависти потомку Габсбургов.
Политика федерализма Франца-Фердинанда не встречала сочувствия прежде всего в самом Франце-Иосифе, как уже было выше сказано, застывшем в рамках конституции 1867 года. Как разномыслие во взглядах на внутреннюю политику, так и личные отношения отделяли друг от друга этих двух представителей Габсбургского дома. Если, по мнению наследника, он значил для императора «не больше последнего лакея в Шенбрунне», то с другой стороны, Франц-Иосиф также определенно выявлял свою точку зрения на все новшества своего племянника. «Покуда я правлю, никому вмешиваться не позволю», – резюмировал старый император всякие доводы о каком-либо переустройстве государства. Создавшееся отчуждение между родственниками еще более углублялось услужливыми людьми, в которых, конечно, не было недостатка в бюрократической машине Австрии.
Несмотря на резкий отпор дяди, племянник не думал сдавать своих позиций и отходить от управления страной. «Мне когда-нибудь придется отвечать за ошибки, совершенные теперь», – говорил Франц-Фердинанд, считая своей обязанностью везде и всюду вникать в государственную жизнь. Таким образом, создавалось два центра управления, две верховных власти – настоящая и будущая, зачастую оказывавшихся на противоположных полюсах, между которыми и приходилось лавировать тонким бюрократам государственной машины страны. Последняя, и без того требовавшая капитального ремонта, от всех этих трении еще больше скрипела, еще более замедляла свой ход, грозя окончательной поломкой. Внешняя политика Франца-Фердинанда как внутри страны, так и за границей, связывалась с представлением о милитаризме Дунайской монархии. Наследник престола считался лидером военной партии Австрии. Нет слов, что ему не чужд был так называемый австрийский империализм; в мечтах эрцгерцог оказывался снова владельцем Венеции и других областей бывшей австрийской Италии. Быть может, мечтания заносили бы его еще и дальше, если бы не сознание, что без исправления внутренней жизни самой Австро-Венгрии, без создания сильной армии рано еще думать об активной внешней политике. За его спиной, прикрываясь его именем, действительно работала военная партия, с каждым годом все более и более раздувающая факел войны, но сам Франц-Фердинанд. если не был чужд агрессивности, то до поры до-времени считал необходимым се ограничивать.
Признавая во внешней политике необходимым условием сохранение независимости двуединой империи, Франц-Фердинанд стремился ограничить ее союзы только теми, которые вели к указанной цели. Чуждый как внутри государства, так и во внешней политике пангерманской идеи, он стремился мирным путем устранить столкновения Австрии и России на Балканах, считая идеалом союз Германии, Австрии и России. Нужно отметить, что нередко личные антипатии, основанные зачастую на семейных отношениях к тому или иному двору иностранного государства, вторгались во внешнюю политику в представлении Франца-Фердинанда. В наиболее близких отношениях с эрцгерцогом оказывался Вильгельм П, рассчитывавший, по видимому, впоследствии найти в Франце-Фердинанде послушного себе вассала. Трудно предсказывать будущее, но едва ли наследник австрийского престола, оказавшись на последнем, слепо пошел бы за повелителем с берегов Шпрее.
Выше уже было сказано, что для Австро-Венгрии внешняя политика оказывалась теснейшим и непосредственным образом связана с внутренней. Действительно в последней заключались все руководящие линии для внешней политики.
В средине XIX столетия на западе и в центре Европы внешняя политика Австрии получила удар за ударом, последствиями которых были потеря Италии и передача гегемонии в союзе германских государств Пруссии.
Австрия оказывалась отныне лицом к лицу с двумя новыми государствами: объединившейся Италией и Северо-Германским союзом.
Большая часть владений Австрии и северной Италии вошла в состав нового итальянского королевства и только незначительные области, населенные итальянцами, остались в пределах Австрии. Надежда вернуть потерянное не покидала политиков Франца-Иосифа, и 1866 год, казалось, благоприятствовал этому, если бы не решительное поражение на полях Кеннигреца. Италия была спасена силой прусского оружия и удержала свои завоевания 1859 года.
Не решившаяся вступить в войну 1870 года на стороне Франции, удержанная от этого враждебной позицией России, Австрия упустила благоприятный случай посчитаться с двумя своими бывшими врагами – Италией и Пруссией. Отныне ее политика выходила на новую дорогу сближения с этими обоими государствами.
Заключив в 1879 году союз с Германией, Австрия в 1882 году с присоединением Италии оказалась в составе Тройственного союза.
Задумывая «кровью н железом» добиваться объединения Германии под гегемонией Пруссии, будущий ее канцлер Бисмарк видел в Австрии опасного противника на юге. Доведя дело до разрешения его вооруженной рукой в 1866 году, Бисмарк одержал победу, но… не хотел совершенно добивать Дунайскую империю. Она нужна была ему для будущего. Устранив непосредственную опасность в лице Австрии, Бисмарк все же считался с ней, как с могущим искать реванша врагом. Необходимо было дать новые направляющие линии политики Австрии, которые отвлекли бы се от Запада, да кстати и посодействовали тому же в отношении России.
Победитель под Кеннигрецем вскоре после заключения мира довольно прозрачно намекнул австрийской дипломатии на возможность найти утешение за потерянные итальянские области и за поражение под Кеннигрецем на Балканском полуострове. Вот где было будущее Австрии, по мнению Бисмарка, и что пришлось по вкусу и дипломатии Франца-Иосифа. Нечего говорить, что этим ходом Бисмарк достигал и другой выгоды, а именно: повернув Австрию лицом к Константинополю, он туда же обращал и Россию, точно также отвлекая ее от западных дел. Отныне Австрия, сильная Австрия, должна была оказывать серьезные услуги германской дипломатии.
В 1872 году при свидании австрийского и германского императоров уже была решена оккупация Боснии и Герцеговины, а в 1879 году после Берлинского конгресса, когда Россия значительно охладела в своих симпатиях к Германии, между обоими немецкими государствами был подписан договор, связавший эти государства.
На основах этого договора и развивались до последних дней отношения между Германией и Австрией. Правда, в своей политике национального объединения Бисмарк долго не решался порвать с Россией. ведя двойную игру между Веной и Петербургом. Однако, жертвовать Австрией из-за прекрасных глаз России Бисмарк отнюдь не хотел, и заключенный в 1879 году союз, превратившийся скоро в тройственный, сохранял свою силу и жизненность. Втянутая в балканскую политику, Австрия также нуждалась теперь в содействии сильной Германии, и как ни неверен был порою союз с нею, как ни живы были еще воспоминания о ранах 1866 года, как ни ясна была роль подручного в этом союзе для Австрии, – она все же считала его для себя теперь существенно необходимым.
С переходом Германии к империалистической политике, в которой Австрия оказывалась заинтересованной сравнительно мало, союзники но разочаровались друг в друге. Для Германии Австрия нужна была, как авангард для ее проникновения на восток, – в Малую Азию, как противовес русской политике на Балканах, а для Австрии союз с Германией давал поддержку, которая нужна была в той же балканской политике, на путь которой Австрия вступила уже давно. Несмотря на то, что иной раз, с развитием торговых сношений Германии с балканскими государствами, интересы се существенно сталкивались с торговыми интересами Австрии, союз продолжал существовать по прежнему. Если прочность его и вызывала сомнения у какой-либо стороны, то таковой была Австрия, другая же сторона, при существовавшей политической конъюнктуре, была уверена в своей Дунайской союзнице. Действительно, несмотря на попытки английского короля Эдуарда VII внести брешь в союз и вырвать Австрию из объятий Германии, Франц-Иосиф остался верен договору 1879 года и отклонил предложения дипломатии.
Связав свою судьбу с Германией, Австро-Венгрия с ней же вошла и в империалистическую политику западных государств Европы, если и не принимая в ней активного участия, то, как союзница Германии, готовая поддержать ее на пути будущего вооруженного столкновения. Взаимоотношения Австрии с Францией и Англией строились, с одной стороны, на урегулировании балканского вопроса, а с другой, на поддержке Германии в ее мировой политике.
С 1882 года оказавшись в союзе с Италией, своим бывшим врагом, Австро-Венгрия имела с ней более точек соприкосновения, чем с остальными западноевропейскими государствами.
Войны 1859 и 1866 годов, как уже было отмечено выше, не разрешили национального объединения итальянцев, и в Австрии осталось значительное число говорящих на итальянском языке со страстным желанием оказаться вместе со своими одноплеменниками. Так создалась итальянская ирредента.
Уже на Берлинском конгрессе в 1878 году Италия стремилась получить Триент за уступку Австрии Боснии и Герцеговины, но итальянской дипломатии пришлось отложить мечту об этом на долгие годы, ограничившись пока надеждами на приобретение Туниса, поддерживаемыми в этом благоприятными уверениями Англии. Однако, Тунис уже притягивал к себе более сильную Францию, заручившуюся к тому же в этом согласием той же Англии и Германии.
Владения «больного человека», каковым давно была признана Турция; после Берлинского конгресса подлежали дальнейшему разделу и захвату главными государствами Европы.
В 1881 году Тунис был уступлен Франции, и «обиженная Италия нашла необходимым в своей политике опереться на среднеевропейские государства, войдя в 1882 году в состав Тройственного союза, который в те времена не имел, казалось, особых притязаний, кроме как на Балканах, на африканские владения султана и, таким образом, не стад бы чинить особых препятствий римскому правительству в его африканских авантюрах.
Обострившиеся отношения Италии с Францией соответствовали вполне как видам Бисмарка, так и Англии, которая видела в возрождающейся Италии хорошего спутника против той же Франции.
Итальянская ирредента, несмотря на вступление Италии в Тройственный союз в 1882 году, служила большой помехой в отношениях новых союзников – Австрии и Италии. Правда, в это время внимание итальянской дипломатии было отвлечено другими целями – на смену политики национального объединения шла империалистическая политика, – и итальянцы должны были не упустить дележа африканских владений Турции.
В 1877 году австрийский премьер Андраши, разбирая с итальянским премьер-министром Кристи причины конфликтов, возникающих между этими государствами, выставил, как одну из них, стремления итальянских ирредентистов и заметил: «удивительно, как эти люди не понимают, что при помощи грамматики не делают политики», т.е. что современная политика на деле вовсе не определяется одними стремлениями к национальному объединению, иными словами, суть не в том, чтобы пользоваться одной грамматикой.
Согласившись с такой точкой зрения, Кристи с своей стороны указал: «мы были революционерами, чтобы создать Италию, мы стали консерваторами, чтобы сохранить ее». Под словом «консерватор» Кристи разумел сторонника империалистической политики, на путь которой Италия уже тогда вступила, мечтая о завладении Тунисом.
Таким образом, до поры до времени итальянский ирредентизм потерял свою остроту, итальянское правительство хотело использовать Австрию, как своего союзника.
До конца 90 годов Италия оказалась повернутой фронтом к Франции, и в сношениях этих государств все время происходили дипломатические конфликты, повлекшие за собой даже таможенную войну. С момента начала сближения Англии с Францией политика Италии также переменила свой курс: взаимоотношения Италии и Франции снова начали улучшаться, закончившись тайно заключенным в 1901 году итало-французским договором, по которому Франции предоставлялась свобода действий в Марокко, а Италии – в Триполи.
С этого года итальянская политика приняла активный характер против Турции, а вслед за ней и против Австрии, как заинтересованной в делах на Балканском полуострове. Неминуемым следствием начавшегося выпадения Италии из Тройственного союза было развитие итальянского ирредентизма и западных областях Австрии и подготовка Италии к возможному вооруженному столкновению с монархией Габсбургов.
Другим очагом борьбы Италии с Австро-Венгрией оказывались Балканы, а вместе с ними и Адриатическое море, преобладание на котором было одной из важных целей итальянской политики.
На Балканах скрещивались интересы Австрии, России и Италии, а также и других государств Европы.
Как известно, Австрия и Россия с XVIII века в балканской политике сторожили друг друга: каждый шаг вперед одной – вызывал ответное движение другой.
При Николае I идея дележа наследства «больного человека», каковым признавалась тогда Турция, все более и более резко оттачивалась, закончившись Крымской войной.
К 1876 году балканский вопрос снова обострился. Выше было отмечено, что с 1866 года повернутая фронтом на Балканы Австрия считала отныне свою балканскую политику наиважнейшей в своих внешних отношениях с соседними государствами. Ревнивым взором австрийские дипломаты следили отныне за каждым шагом России на этом полуострове.
В 1875 году славянское движение на Балканах вспыхнуло снова, вылившись в ряд восстаний в Боснии и Герцеговине против магометанских помещиков, руководимых католическими патерами не без поддержки, конечно, со стороны Австрии и даже Германии. Австрийское правительство выступило перед «концертом» европейских государств с проектом реформ. Но сам «концерт» потерпел неудачу, а между тем идея раздела Турции снова заострилась. Летом 1876 года Александр II отправился для личных переговоров в Вену, в результате чего явилось письменное соглашение об образовании самостоятельных славянских государств на Балканах; о компенсации России Бессарабией и в М. Азии, а Австрии предоставлялось право оккупировать Боснию и Герцеговину.
Австро-Венгрия Вопрос 1.93В городе Вене с триумфом проходили концерты скрипача и композитора Никколо Паганини.Но однажды знаменитый итальянский виртуоз отложил свой концерт, потому что у него появился опасный соперник, привлекший к себе внимание публики.Кто, позвольте
Из книги От Бисмарка до Маргарет Тэтчер. История Европы и Америки в вопросах и ответах автора Вяземский Юрий ПавловичАвстро-Венгрия Ответ 1.93Вице-король Египта подарил австрийскому императору жирафа. Любопытные ве?нцы, никогда не видевшие это животное, толпами повалили смотреть на диковину.Кстати сказать, в течение нескольких лет всё в столице дунайской империи делалось a la giraffe –
автораНаполеоновская Франция и самодержавная Россия в начале ХIХ столетия Для того чтобы охарактеризовать внешнеполитическую ситуацию в Европе, начнем с прихода к власти в 1799 г. во Франции путем правительственного переворота (18 брюмера) честолюбивого и талантливого генерала
Из книги Наполеоновские войны автора Безотосный Виктор МихайловичРоссийская императорская армия в начале ХIХ столетия В России при проведении активной внешней политики всегда очень важная роль отводилась армии. В русской истории военная сила чаще всего выступала самым весомым аргументом. И тут встает очень важный вопрос – насколько
Из книги Очерки поповщины автора Печерский АндрейVIII. ПОПОВЩИНА В НАЧАЛЕ XIX СТОЛЕТИЯ. РЯЗАНОВ Необходимость иметь епископа сознавалась преимущественно в дьяконовском согласии поповщины. Этим толком преимущественно и были предпринимаемы в прошлом столетии попытки получить архиерейство. С самого Александра-дьякона,
Из книги Мозг армии. Том 1 автора Шапошников Борис МихайловичГлава II. Австро-венгерские армия и флот в начале XX столетия Лагерь Валленштейна – основа армии Габсбургов. – Полководческая боязнь Габсбургов. – Основы спайки австро-венгерской армии. – Революция 1848 года и армия. – Конституция 1867 года и разделение армии. – Основы
Из книги Том 7. Конец века (1870-1900). Часть первая автора Лависс Эрнест Из книги Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV - первой трети XVI в. автора Кром Михаил МарковичГлава третья Православные князья в Великом княжестве Литовском в начале XVI столетия Переходим к изучению положения православных («русских») князей в Великом княжестве Литовском в начале XVI в. В связи с нашей темой особенно нас будет интересовать вопрос о месте и роли
Из книги Русский Холокост. Истоки и этапы демографической катастрофы в России автора Матосов Михаил ВасильевичГлава 4 РОССИЯ В НАЧАЛЕ XX СТОЛЕТИЯ. ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
Из книги Дыхание драконов (Россия, Китай и евреи) автора Русаков РоманВ начале нашего столетия Итак, к рубежу веков в Китае, помимо кайфэнской общины, сложились еще еврейские колонии в Шанхае и Маньчжурии. В связи с этим тогда довольно живо обсуждался вопрос о том, сколько же всего евреев имеется в этой стране. Например, атташе китайской
автора Безотосный Виктор МихайловичФранция наполеоновская и Россия самодержавная в начале ХIХ столетия Для того чтобы охарактеризовать внешнеполитическую ситуацию в Европе, начнем с прихода к власти в 1799 г. во Франции путем правительственного переворота (18 брюмера) честолюбивого и талантливого генерала
Из книги Все сражения русской армии 1804?1814. Россия против Наполеона автора Безотосный Виктор МихайловичРоссийская императорская армия в начале ХIХ столетия В России при проведении активной внешней политики всегда очень важная роль отводилась армии. В русской истории военная сила чаще всего выступала самым весомым аргументом в межгосударственных спорах. И тут встает
автора Kuhl Hans Из книги Германский генеральный штаб автора Куль ГансIV. Австро-Венгрия В промежуток времени с 1889 г. по 1912 г. для усиления австро-венгерской армии было сделано мало. Военное дело страдало главным образом от недостатка отпускаемых на него средств. Контингент новобранцев равнялся 139.500 чел. Вооруженные силы мирного времени в 1909
Из книги Австрия в ХХ веке автора Ватлин Александр Юрьевич2. Австро-Венгрия в начале ХХ века Колосс на глиняных ногах – Три политических лагеря – Годы Первой мировой войны – Последняя осень империи Колосс на глиняных ногахАвстро-Венгрия вступила в ХХ век, уже отпраздновав полувековой юбилей пребывания на троне Франца Иосифа.
Австро-венгерская империя образовалась в 1867 году на основе соглашения между правящими верхушками двух стран.
В состав Австрийской империи вошли Чехия, Моравия, Галиция и Буковина, а в состав Венгрии - Словакия, Хорватия и Трансильвания.
В этом же году была принята новая конституция империи. Согласно ей, общим правителем империи был император Австрии. Император являлся представителем династии Габсбургов. Эта династия возглавляла империю с 1867 по 1918 годы. Во время формирования империи императором был Франц Иосиф II.
В Австрии императорская власть была официально ограничена Рейхстагом, а в Венгрии - Сеймом. Следовательно, Австро-венгерская империя являлась конституционной монархией.
После создания империи были сформированы 3 общеимперских министерства: 1. Внешних дел. 2. Военно-морское. 3. Финансовое. Остальные министерства функционировали самостоятельно для каждой из двух частей империи. Венгрия имела свой парламент, исполнительную власть, политическую и административную автономию. Большинство населения империи состояло из покоренных славянских народов.
Экономическое развитие Австро-Венгрии
В последней четверти XIX века Австро-Венгрия была одной из самых отсталых стран в Европе. Сохраненные пережитки феодализма в стране вели к замедлению темпов промышленного прогресса по сравнению с передовыми странами Европы.
В 90-е годы городское население составляло только одну треть всего населения Австро-Венгрии. Даже в Австрии, самой развитой части империи, большинство населения было сельским.
Австро-венгерское соглашение, заключенное в 1867 году, стало определенным толчком для экономического развития Венгрии. На основе угольной базы Венгрии начала развиваться металлургическая отрасль промышленности. Но основной промышленной отраслью Венгрии по-прежнему оставалась пищевая отрасль. В 1898 году Венгрия производила половину пищевой продукции империи.
В индустриальных районах страны - Нижней Австрии и Чехии - быстрыми темпами шел процесс концентрации производства и формирования монополий.
К началу XX века ссудный капитал концентрировался в основном в нескольких крупных банках Вены. Возросла роль финансовой олигархии в жизни страны.
Еще одной характерной особенностью прогресса империи стал рост ее зависимости от иностранного капитала. Банки Франции, Бельгии, Германии наводнили Австрию своим капиталом путем инвестирования промышленности. Такие отрасли промышленности Австро-Венгрии, как металлургия, машиностроение, электротехника и т. д., в финансовом отношении обеспечивались со стороны германских фирм. В текстильных и машиностроительных предприятиях положение немецкого капитала было очень прочное. Немецкий капитал ворвался и в сельское хозяйство. 200 ООО гектаров земли Австрии принадлежали немецким помещикам.
Социальное движение
Трудящиеся империи вели борьбу за свои права. Например, в 1869 году в столице империи Вене была проведена массовая демонстрация рабочих. Демонстранты требовали предоставления демократических свобод.
В ответ на это правительство обвинило в предательстве руководителей рабочего движения. Суд приговорил их к длительному заключению.
Правительство Австрии, взяв пример с Бисмарка, в 1884 году ввело «чрезвычайный закон» против рабочего движения. Закон разрешал ужесточение полицейского террора против рабочего движения. К концу 80-х годов были распущены профсоюзы, приостановлена публикация рабочих газет. Несмотря на это, рабочие продолжали борьбу. Например, в 1889 году была создана Австрийская социал-демократическая партия (АСДП). В программе партии были такие положения, как предоставление политических свобод, принятие закона о выборе парламента путем общего, равного, прямого и тайного голосования, отделение церкви от государства, школы от церкви, сокращение рабочего дня.
Из-за активизации рабочего движения в 1907 году правительство было вынуждено принять закон о реформе выборов. Избирательные права получили мужчины с 24-х лет.
Национально-освободительное движение
Шовинистически настроенные силы, стремящиеся к сохранению колониального положения славянских народов,создали свои политические партии. Одна из этих партий называлась Пангерманский союз, а другая - Христианская социалистическая партия.
Деятели Христианской социалистической партии, большинство которых являлись австрийскими католиками, вели пропаганду идеи «Великой Германии» вместе с агитацией классового мира, призывом к решению всех общественных противоречий «в духе содружества и любви» и пропагандой антисемитизма. Но господствующие круги не смогли остановить национально- освободительное движение славянского народа.
Чешская оппозиция требовала предоставления Чехии политических прав. Правительство в ответ на это усилило репрессии. В 1868 году в Чехии даже было введено блокадное положение. Но и это не сломило чешскую оппозицию. Борьба продолжалась.И, наконец, в 1880 году в Чехии ввели двуязычие для ведения судебных и административных дел. С 1882 года в Пражском университете началось обучение на двух языках (немецком и чешском).
Украинское население в Галиции тоже находилось под национальным гнетом. Австрийское правительство, заключив с господствующими классами Галиции соглашение, предоставило им руководство краем.
В последние десятилетия XIX века еще больше возросло национальное угнетение. Украинское население в Закарпатье было «венгеризовано». Хорватия постоянно была на военном или чрезвычайном положении, народное недовольство подавлялось.
На национально-освободительное движение Хорватии правительство ответило в 1912 году роспуском Сейма Хорватии и приостановлением конституции.
Экономическим кризис
В 1912 году в Австро-Венгрии наступил тяжелый экономический кризис. В результате крупные промышленные и торговые предприятия обанкротились. Резко снизился экспортный потенциал империи. Правящие круги империи еще больше усилили национальное угнетение, в результате чего обострилась экономическая и национально-освободительная борьба.
Несмотря на тяжелое положение, правящие круги империи начали активное участие в захватнической политике Австрии на Балканах. Армия была преобразована. Это означало, что империя готовится к войне. В столице Венгрии - Будапеште была проведена многотысячная демонстрация против объединения страны, национального угнетения и подготовки к войне.
Общее недовольство привело к массовым забастовкам рабочих. Против демонстрантов были отправлены полицейские силы. В итоге Будапешт заполонили баррикады. Но силы были не равны, и рабочие были вынуждены приостановить забастовку.
Социальное движение и национально-освободительная борьба славянских народов, входящих в состав империи, ознаменовали вступление Австро-венгерской империи в глубокий кризисный период.
В правящих кругах страны и в политических организациях стала широко распространяться идея триализма. Идея триализма означала превращение империи в федерацию, включающую в себя Австрию, Венгрию и земли славянских народов, входящих в состав империи, объединяющую все три страны на равноправной основе. Но правящие круги, опасающиеся укрепления славянской части федерации, отклонили идею триализма.
Это стало причиной обострения внутренних противоречий империи накануне Первой мировой войны.
Федерация (лат. foederatio - союз, объединение) - единое союзное государство, состоящее из государственных образо-ваний, имеющих определенную и политическую самостоятельность в территориальном отношении.
Ссуда - предоставление чего-либо на условиях гаранта, возврата предоставляемого и уплаты
Австро-Венгрия в начале XX столетия
«Огонь выстрелов в Сараеве, точно молния в темную ночь, на мгновенье осветил грядущий путь. Стало ясно, что дан сигнал к распадению монархии» – так образно пишет в своих воспоминаниях бывший премьер австро-венгерской монархии Чернин.
Предчувствие не обмануло этого дипломата, и монархия, как государственное объединение, сошла со сцены и отошла в область истории. Пройдет еще немного лет, и память об этой, когда то могущественной, монархии все больше будет стираться, уходя в даль веков.
Будущее человечество, конечно, немного потеряло с исчезновением этого остатка мрачного средневековья и едва ли с сожалением будет вспоминать о его былой жизни. Мы сами не хотели бы будить в памяти современников мыслей о бывшей монархии Габсбургов, если бы только не поставленная нами себе задача исследования «мозга армии». Нельзя, конечно, исследовать «мозг», не затронув самого трупа-империи Габсбургов, ибо уклад этого государства отражался на армии, а, следовательно, и на ее «мозговом веществе» – генеральном штабе.
В седой старине зародилась монархия Габсбургов, переживала период возрождения, высшего подъема своей славы и, наконец, к средине XIX века начала терять блеск.
Мы не собираемся писать истории австро-венгерской монархии, а познакомимся с ее состоянием к началу XX века, и если уклонимся в исторические времена, то только лишь с целью внести ясность в тот или иной вопрос.
На территории в 675.887 кв. километров бывшей империи Габсбургов жил целый конгломерат различных народностей. 47.000.000 немцев, венгров, чехов, славян, румын и других национальностей были включены ходом истории в одно государственное объединение.
По данным 1900 года население по признаку родного языка распределялось, как указано в таблице № 1.
Кроме того, из 1.737000 жителей оккупированных в 1878 году Боснии и Герцеговины было: 690.000 сербов, 350.000 кроатов , 8.200 евреев и 689.000 магометан.
Приведенные данные характеризуют тот разнообразный состав населения, каковой уже с давних времен был отличительным признаком Австро-Венгрии. Наименование «лоскутной» монархии как нельзя более верно подходило к бывшей империи Габсбургов.
Нельзя сказать, чтобы все «лоскуты» были равноценны. Монархические принципы построения государства на берегах Дуная не могли, конечно. признать самоопределения каждой из национальностей. В исторической борьбе за это самоопределение лишь венграм удалось отстоять свою самостоятельность и не только вырваться из-под немецкого гнета, но и самим пойти по стопам своих угнетателей. Остальные же национальности были рабами этих двух носителей культур Австро-Венгрии.
Таблица № 1
«Промышленный переворот», положивший в XVIII веке начало образованию нового капиталистического общества в странах Западной Европы, медленно проникал в жизнь Австро-Венгрии. Она долго сохраняла свой аграрный характер, предпочитая получать изделия промышленности извне, чем развивать производство их у себя. Однако, промышленность все же властно вторгалась в консервативное общество Австро-Венгрии и хотя медленно, но завоевывала себе все больше и больше места.
По роду занятий, согласно таблице № 2, на 10.000 жителей оказывалось занятыми в 1900 году:
Приведенная таблица без излишних комментарий характеризует собою экономику Австро-Венгрии. Как видно, промышленность была более развита в австрийской половине государства. Крупное фабричное производство получило развитие, главным образом, в Нижней Австрии, Богемии, Моравии, Силезии и Форальберге, в местностях за то лишенных соли, нефти и топлива. Производство железа сосредоточивалось в Нижней и Верхней Австрии, Штирии, Каринтии, Крайне, Богемии, Моравии и Силезии; машиностроение же по преимуществу в Вене, Венеком Нейштадте, Праге, Брюнне и Триесте. В Венгрии промышленность менее развита, однако, и здесь ее продукция постепенно начала удовлетворять запросам местного рынка.
Горное дело как в Австрии, так и в Венгрии постепенно развивалось, вполне обеспечивая промышленность сырьем и топливом. Однако, распределение горных богатств, особенно топлива, не соответствовало промышленным центрам и потому было затруднено снабжение последних топливным материалом.
Земледелие и скотоводство было развито преимущественно в Венгрии, и эта половина монархии являлась ее житницей. Хотя и австрийские земли развивали сильно земледелие, но все же в пищевых продуктах без помощи Венгрии или ввоза из-за границы они обойтись не могли, и Россия с Румынией были не последними поставщиками хлеба для Австро-Венгрии. Что касается чисто военной промышленности, то таковая в Австро-Венгрии, по мере своего развития, постепенно подпадала под власть германского, а затем и английского капитала.
Таблица № 2
Крупнейшим военно-промышленным предприятием Австрии являлся завод Шкода в Пильзене (в Моравии). Основанный в 1869 году, как сталелитейный завод, и оставаясь чисто коммерческим предприятием до 1886 года, завод Шкода начал свое военное производство с броневых плит для сухопутных укреплений, а затем в 1888 году выпустил свою первую гаубичную установку для 5,9» мортиры и взял патент на новый пулемет.
В 1889 году Шкода начал производство полевой и прочей артиллерии для австро-венгерской армии, и в 1896 году, соорудив новые пушечные мастерские, приступил к производству морской артиллерии. В 1900 году фирма Шкода превращается при помощи Кредитного учреждения и Богемского учетного банка в акционерное общество.
В 1903 году поддерживавшаяся и ранее связь с Крупном была закреплена обменом патентами, и Шкода фактически превратился в отделение Крупна, поставляя вместе с ним сталь для нашего Путиловского завода.
В 1908 году Шкода поставляет уже орудия для испанских военных судов, а в 1912 году совместно с «Хартенбергской патронной компанией» и «Австрийской оружейной фабрикой» получает от Китая заказ на артиллерию и ручное оружие, взамен займа, устроенного ему венскими банкирами. Фирма Шкода становится такой же вездесущей, как сам Крупп.
В 1909 году, после боснийского кризиса, завод в Пильзене был значительно расширен и получил казенные заказы на сумму 7.000.000 крон со сроком сдачи к 1914 году. В 1912 году орудийные и механические мастерские были снова расширены, а в следующем году компания заключила с венгерским правительством соглашение о постройке большого орудийного завода в Гиоре, в который венгерская казна должна была вложить 7 милл. крон, а фирма – 6 милл. крон.
Связанная тесно с «Австрийским обществом моторов Даймлера», в 1913 г. фирма Шкода начала устанавливать на автомобили Даймлера свои тяжелые гаубицы (28 сантиметровые).
Другим крупным австрийским военно-промышленным предприятием была «Каменноугольная и железная компания Витковица» в Моравии, вырабатывавшая броню, орудийные стволы, снаряды, броневые куполы и орудийные установки. Эта компания входила в состав акционерного общества «Никкельный синдикат стальных заводчиков» со штаб-квартирой в Виккерс-Хаузе в Уэстминстере.
Третья крупная фирма – это Австрийская оружейная фабрика в Штейере, во главе которой стоял Манлихер. Фабрика снабжала австро-венгерскую армию винтовкой этого наименования. Завод был основан в 1830 году, и в 1867 году была принята его винтовка. В 1869 году было образовано акционерное общество, а в 1878 г. производительность Штейеровского завода уже достигала 500.000 винтовок в год, и на нем работало свыше 3.000 человек. Завод точно также входил в объединение с «Германской оружейной и снарядной фабрикой» и «Бр. Боллер и К°».
В Праге имелся динамитный завод из объединения Нобеля, широко раскинувшего свои путы в странах Европы.
Наконец, в Фиуме Армстронг и Виккерс имели завод по изготовлению торпед.
Нет слов, что вступать в какую-либо конкуренцию с мировыми державами промышленность Австро-Венгрии не могла, но, во всяком случае, ее развитие подвигалось быстро вперед. Используя собственные капиталы, синдицируясь с иностранными, тяжелая индустрия габсбургской монархии с каждым годом вставала на ноги, и, если бы только но затруднения во внутренней политике, развитие промышленности было бы быстрее, чем это оказывалось на самом деле.
Из сказанного о развитии промышленности явствует, что в Австро-Венгрии, с одной стороны, образовывался класс крупных капиталистов, а с другой, нарастал пролетариат.
Что касается торговли, то Австро-Венгрия, по данным 1912 года, в мировом масштабе торговала всего на 5.600 милл. марок, что составляло 3,3% всей мировой торговли. Наибольший товарообмен совершался с Германией, Англией, Италией, Соединенными Штатами Америки и затем с балканскими государствами (Сербией, Румынией, Болгарией и Грецией). Необходимо отметить, что торговля с последними наталкивалась на сопротивление, оказываемое венгерскими аграриями, видевшими в развитии товарообмена с заграницей подрыв собственного благосостояния. Были введены особые запретительные и высокие пошлины, которые, с одной стороны, помогали развитию венгерского земледелия, однако, с другой, удорожали стоимость продуктов, создавая нередко кризисы и ставя Австрию в зависимость от Венгрии, не говоря уже об озлоблении против Дунайской монархии, создававшемся в соседних славянских странах.
Бюджет Австро-Венгрии образовался из четырех бюджетов: общеимперского, австрийского, венгерского и боснийского. Общеимперский бюджет предназначался, главным образом, на содержание общеимперской армии, общеимперских правительственных учреждений и на покрытие расходов, связанных с оккупацией Боснии и Герцеговины. Согласно конституции, Австрия и Венгрия уплачивали определенные долги в общеимперский бюджет, при чем взнос Австрии в значительной мере превышал венгерский. По сравнению с другими державами Европы, бюджет Австро-Венгрии в миллионах франков, как показано на таблице № 3, был таков:
Таблица № 3
Таким образом, только одна Италия имела бюджет меньший, чем Австро-Венгрия, прочие же державы обгоняли бывшую империю Габсбургов.
Рост бюджета не соответствовал развитию производительных сил Австро-Венгрии, вследствие чего государственный долг нарастал с каждым годом и в 1911 году выражался суммой в 18.485.000 крон, что на одного жителя составляло 359 крон. По тяжести государственного долга, правда, Австро-Венгрию обогнали в этом году Франция, Италия, Германия, и только в Англии и России население менее было обременено долгом. Однако, если учесть, что каждый француз и немец имели больший доход, чем подданный Австро-Венгрии, то станет ясным, что габсбургская империя форсировала силы своего населения. Какие были причины этому, мы пока раскрывать не будем, так как вернемся к этому вопросу еще дальше.
Мы не имеем права делать дальнейшие поиски в область экономической статистики, так как уклонились бы от нашей задачи. Изложенное нам необходимо, как база для дальнейших суждений о Дунайской империи.
Разноплеменный состав ее населения и медленное развитие производительных сил говорят за то, что этому государству был не по плечу империализм его европейских соседей. Если можно говорить об австрийском империализме, то лишь как о системе со слишком ограниченными мечтаниями и целями, далекими от захвата тех колоний, борьба за которые велась прочими великими европейскими державами, а в частности, союзниками – Германией и даже Италией.
Австрийский империализм, как таковой, разбрасывал свои сети лишь на близь расположенные Балканы и крайним его стремлением был выход к Эгейскому морю, а затем попытки получить гавани в Малой Азии. О большем австрийские империалисты и не мечтали. Несмотря на то, что австрийская промышленность с каждым годом все тверже и тверже становилась на ноги, представители ее оказывались не только заинтересованными в широкой экспансии своих союзников немцев, но и побаивались се, они были удовлетворены и своим местным рынком. Так, представители австрийской железоделательной промышленности оказывались очень заинтересованными в своем внутреннем рынке, так как цены на железо и сталь в Австрии на 100 процентов дороже, нежели в Германии. Венгерские аграрии боялись не только германского засилья, но и стремились ограничить ввоз продуктов земледелия и скотоводства из соседних Румынии и Сербии Если австро-венгерские капиталисты и готовы пойти за своими германскими собратьями, сознавая, что в этом им достанется лишь второстепенная доля, то только потому, что иного выхода нет, что от политики экспансивной своей союзницы и они получают кое-какие барыши.
Таким образом, если был свободен еще внутренний рынок, если дома еще оказывалось много доходов для капиталистов Дунайской империи, т.е. иными словами, если не было налицо стимулов для агрессивной политики вне страны, то казалось бы, империя Габсбургов должна быть «обетованной» страной мира, а не тем горящим факелом, зажегшим мировой пожар, каким она оказывалась в действительности.
Активная политика Австро-Венгрии имела под собой иное: «династически принудительный конгломерат центробежных национальных осколков» – Австро-Венгрия представляла собой «самое реакционное образование в центре Европы». Окруженная национальностями, родственными, входящим в состав империи, Австро-Венгрия, для спасения своего единства, в своей внешней политике предпочитала избранный ею путь порабощения соседних малых государств, но не могла согласиться на свой распад. В этом и выражается так называемый австрийский империализм. Не в поиски за золотым руном в далеких странах пускались аргонавты с берегов Дуная в военные экспедиции, а за округлением своих границ, за включением в свой состав тех самостоятельных национальностей, которые своим наличием смущали верноподданных Габсбургов, нарушая покой последних.
Его давно уже не было дома – внутри государства, и, таким образом, для Австро-Венгрии внешняя политика оказывалась теснейшим и непосредственным образом связана с внутренней.
В виду изложенного, мы считаем себя обязанными бросить взгляд на внутреннее соотношение сил в Дунайской империи.
Некогда блаженные и спокойные времена для династии Габсбургов, браками расширявшей свои владения по обоим берегам Дуная, к средине XIX века миновали, и «мои народы», как называл Франц-Иосиф конгломерат своих подданных, пришли в движение. Брачные узы перестали оказывать свое магическое действие, и в 1848 году вспыхнула венгерская революция с идеей национального самоопределения. Подавленная с помощью русских, Венгрия не успокоилась в своей борьбе, и к 1867 году добилась самостоятельности.
По конституции этого года на берегах Дуная, вместо бывшей Австрии, оказалась дуалистическая (двуединая) Австро-Венгрия, с особым венгерским парламентом, а затем и армией. Одержав победу, Венгрия не остановилась в своих требованиях, и последующие годы, вплоть до мировой войны, наполнены внутренней парламентской борьбой. В иные годы борьба эта принимала ожесточенный характер на всех фронтах – политическом, бытовом, экономическом и т. д. Одним словом, венгры ни на один день не прекращали своей борьбы за самостоятельность вплоть до 1918 года, когда произошло уже фактическое выделение Венгрии, как самостоятельного государства.
Побежденные носители австрийской идеи – немцы – видели свое спасение лишь в воссоединении с сильной Германией. Когда-то прочный оплот для династии Габсбургов, некогда господствовавшее в государстве племя, его становой хребет, ныне выродился в австрийскую ирреденту . Вместо связующей силы – немцы являлись силой центробежной, удерживаемой лишь самой Германией, считавшей более выгодным иметь в наличии австро-венгерскую монархию в целом, нежели включать в себя лишних 10.000.000 единоплеменных едоков. Увеличение клерикального юга Германии на архиклерикальных австрийских немцев ослабляло бы позицию протестантского севера в германском союзе и, наконец, в хозяйственном отношении было выгоднее для немцев Шпрее иметь хороший таможенный союз с дунайскими немцами, чем видеть в них конкурентов в составе самой Германии.
В таком положении оказывались две главенствующие в Австро-Венгрии национальности. Остальные народности были поделены между ними. Однако, такой дележ мало был приятен для лишенных права на национальное самоопределение. Борьба за автономию с объявлением конституции 1867 года завязалась в обеих половинах государства. В Австрии чехи боролись с немцами, поляки с русинами, итальянцы стремились присоединиться к Италии.
В Венгрии шла длительная и упорная борьба венгров с кроатами, словаками, сербами, румынами.
Наконец, в оккупированной в 1878 году Боснии и Герцеговине было явное недовольство сербов режимом оккупантов и тяготение к самостоятельной Сербии.
Одним словом, центробежные национальные тенденции с каждым годом, по мере развития производительных сил на территории угнетенных народностей, развивались все сильнее и сильнее, создавая затруднения в государстве и грозя так или иначе вылиться в вооруженное столкновение с династией.
Внутреннее положение Австро-Венгрии было чревато большими опасностями, что не было секретом для любого здравомыслящего государственного деятеля Дунайской империи.
Различно только мыслились ими пути к улучшению: одни видели необходимость преобразования государства путем внутренних реформ, как это было сделано в Германии, другие, опираясь на опыт той же Германии, стремились к созданию государства с такими границами, которые включали бы все самостоятельные одноплеменные государства в единое соединение – Дунайскую империю Габсбургов. Представители второго течения и являлись теми австрийскими империалистами, о которых было сказано выше.
«Успокоение» монархии путем внутренних реформ понималось в смысле объявления автономии для отдельных народностей с одновременной группировкой таковых в крупные родственные объединения. Таким образом, на смену дуализму шел триализм, т.е. объединение Австрии, Венгрии и Словакии из славянских племен. Однако, такое деление встречало сопротивление среди немцев и венгров, боявшихся выпустить из своих рук опекаемых славян. Так, венгерский премьер Тисса никому не позволял трогать «моих сербов», как он выражался, подчеркивая этим права венгерской короны на входившие в состав ее земель славянские народности. Наконец, трудно было вообще помирить и самих славян между собою, не говора уже о румынах и итальянцах, судьба которых и при новом разделении государства сулила прежнюю зависимость от тех или иных иноплеменных владык.
Пути государственных мужей с берегов Дуная второй группы шли по внешним линиям, и поэтому мы пока оставим их.
Подходя к истории Европы XIX и XX столетий, мы обязаны осветить положение той движущей силы, каковая во всех государствах в начале XX столетия выступала на авансцену – это рабочее движение.
С развитием промышленности в Австро-Венгрии нарастал рабочий класс, вырастала социал-демократия, все более и более втягивавшаяся во внутреннюю борьбу, клокотавшую в государстве. Однако, вместо того, чтобы вести рабочий класс по пути революционного интернационализма, австро-венгерская социал-демократия бросила его в объятия буржуазного национализма, горевшего борьбой, и сама иступила в эту борьбу за интересы национальностей.
Однако, несмотря на всю ту борьбу, которую вели отдельные национальности в Австро-Венгрии, последняя, как государственное объединение, продолжала все же существовать. Было ясно, что жизненный путь ее с каждым днем укорачивается, но для этого необходимы были удары извне по дряблому телу Дунайской империи, внутри же все пока выливалось в ожесточенную парламентскую борьбу, сопровождаемую иногда баррикадами и ружейной стрельбой в крупных населенных пунктах государства.
По конституции 1867 года обе половины государства (Австрия и Венгрия) имели свои самостоятельные представительные учреждения, свои самостоятельные министерства и свои армии. Босния и Герцеговина имели также свой самостоятельный сейм. Каждая из «половин» выделяла делегации, которые поочередно имели заседания в Вене или Будапеште, решая общеимперские вопросы.
Общеимперскими учреждениями были признаны армия и министерства иностранных дел и финансов, содержавшиеся за счет общеимперского бюджета.
Во главе всей государственной машины стоял Франц-Иосиф, являвшийся до некоторой степени той связующей силой, которая до поры до времени не давала механизму империи отойти в вечный покой.
Как полагается для всякой буржуазной конституции, и в конституции Австрии существовал «параграф 14», дававший право верховной власти проводить те или иные мероприятия в желательном для нее направлении.
Национальный сепаратизм разжигал ненависть не только в массах, но проникал и в верхи буржуазных классов монархии. Правда, вокруг двора образовывался, если можно так выразиться, своеобразный интернациональный круг правящей придворной клики, но и в нем господствовали те же центробежные национальные федералистические стремления. Как бы ни был буржуазен и высок по своей знатности и происхождению венгерский сановник Дунайской империи, но он прежде всего оставался венгром. Равным образом к тому или иному общеимперскому министру определенной национальности другие национальности относились с подозрением, видя нередко в проектах министра умаление прав и интересов своей нации.
Но как бы ни увеличивались разногласия в верхах буржуазии, она, однако, еще крепко стояла на ногах. Наличие большого числа крупных помещиков в Венгрии, Галиции, образование круга крупных промышленников, развитие банков и т. д. пополняло ряды крупной буржуазии, видевшей в сохранении монархии пока единственные пути для своего развития.
Вслед за этой крупной буржуазией шла та громадная армия чиновников, которая являлась характерным признаком бывшей Габсбургской монархии. Эта армия бюрократов, живших за счет государства, в три раза превышала все военные силы Австро-Венгрии, а по исчисления Краусса в его книге «Причины наших поражений»: «каждый пятый или шестой человек был чиновником. Половина доходов Австрии шла на содержание чиновников, которые в армии видели опаснейшего противника для своего существования». Повсюду, где только возможно, эта чиновничья армия шла против вооруженных сил империи, доказывая всю тяжесть расходов, связанных с содержанием армии.
Об общей массе населения говорить много не приходится. Ее материальное благосостояние было далеко неудовлетворительно. Правда, в областях, в которых развивалась промышленность, как, например, в Богемии и Моравии, положение населения улучшалось, но все же недостаточно. Причинам ч неудовлетворительного материального положения масс считались те узы, которые накладывала конституция 1867 года на национальное самоопределение, те стеснения, в рамках которых нельзя было говорить о каком-либо быстром развитии производительных сил страны.
Как всегда бывает в подобных случаях, ища выхода из создающегося положения внутри государства, взоры многих, и прежде всего самого Франца-Иосифа, искали сверхъестественную личность, государственного мужа, который спас бы разваливающуюся империю.
«Мое несчастье, что я не могу найти государственною деятеля», говорил Франц-Иосиф.
Но несчастье заключалось, по мнению Краусса, не в недостатке таких государственных людей, а прежде всего в натуре самого Франца-Иосифа, не терпевшего самостоятельных лиц, людей с открытым взглядом и собственным мнением, людей, знавших себе цену и державшихся с достоинством. Подобные личности не подходили для австрийского двора. В нем пользовались любовью только «лакейские натуры», как свидетельствует о том Краусс.
Говоря об Австро-Венгрии, нельзя пройти таимо личности Франца-Иосифа, служившего до некоторой степени цементом для этого государственного о6ъединения. Несмотря на ту национальную борьбу, которая велась в стране, личность этого престарелого представителя габсбургской династии среди населения пользовалась известной популярностью. Последняя заключалась не в достоинствах Франца-Иосифа, а скорее в привычке к нему, в оценке его, как существующего фактора исторической необходимости.
Сказанное может повести к заключению, что Франц-Иосиф мало влиял на течение дел в Дунайской империи. Однако, это не так. На протяжении долгого своего пребывания главой государства, Франц-Иосиф не выпускал из своих рук руля государственной машины. Правда, внешние и внутренние бури не раз грозили вырвать из его рук это орудие управления, но он упорно держался за него, плывя то против, то по течению.
В тяжелом внутреннем кризисе после только что закончившейся венгерской революции 1848 года, вступив на престол Габсбургов молодым человеком, Франц-Иосиф сразу же окунулся в жизнь, полную тревог и опасностей.
Застав еще период абсолютизма в государстве, Франц-Иосиф с первых же шагов должен был испытать крушение его (абсолютизма) и превращение страны в конституционное государство. Жизнь заставляла приспособляться к новым формам; Франц-Иосиф не отшатнулся от них и пошел по новому пути настолько, насколько этого требовали неумолимые обстоятельства. Признав победу венгров и сделавшись дуалистическим монархом в 1867 году, Франц-Иосиф был далек от какого-либо перехода к иным формам правления. Конституция 1867 года была последней его уступкой. Верный ей, предпоследний Габсбург не мог примириться с какой-либо дальнейшей автономией иных национальностей, кроме венгров: идея триализма была чужда для Франца-Иосифа.
Оставаясь верным монархическим заветам своих предков, Франц-Иосиф с каждым годом своего царствования все дальше и дальше уходил от развивавшейся в Европе жизни. Крупные шаги империализма, социальное движение – все это было не для высокодержавного монарха на Дунае. «Его народы» должны были с чувством уважения и преданности думать о своем истинном повелителе; который, в свою очередь, не должен нарушать монархический этикет и идти «в народ», как это пытался делать его союзник Вильгельм. Консервативный этикет из повседневного уклада жизни переносился и на управление государственными делами. Здесь также должен был соблюдаться этикет: каждый мог говорить только в круге своей деятельности, но не больше.
Как человек с далеко не сильной натурой, с консервативным укладов мыслей, Франц-Иосиф, однако, не переоценивал свои силы и не чуждался энергичных людей, ведших за него борьбу во внутренних делах государства. Одного он не мог простить таким людям – это нарушения придворного этикета и верности династии Габсбургов. При выполнении этих требований монарха, самостоятельные и с сильной волей государственные деятели могли проводить свою политику, не боясь потерять доверие престарелого Габсбурга.
Консерватор по убеждениям, Франц-Иосиф оставался им и в отношениях к людям. Лицо, получившее его доверие, нескоро покидало свой высокий государственный пост, хотя бы и но соответствовало своему назначению. Наоборот, люди, чем-либо антипатичные императору, несмотря на все их достоинства и качества, не могли рассчитывать на успешную свою государственную деятельность.
Таким образом, в свидетельство Краусса мы должны внести некоторую поправку в том смысле, что если «лакейство» было признано Францем-Иосифом, как форма выражения верноподданничества, то только лишь, как форма, а по существу дела, в определенных для каждого должностного лица рамках, им допускалось и свободное высказывание мыслей и защита выдвигаемых положений.
Немец по рождению, Франц-Иосиф оставался им и во внешней политике государства, несмотря на ряд поражений в войне с Пруссией и Другими германскими государствами. Те внешние удары, которые выпали на долю Австрии в первый период жизни Франца-Иосифа, заставили его до некоторой степени потерять веру в военное могущество Дунайской империи. Надвигавшееся мировое побоище, казалось, подавляло его: в этой войне должна была исчезнуть монархии, и Франц-Иосиф упорно отклонял всякие выступления, которые могли бы повести к катастрофе. Ставка на «мир» была более желательна для современного Абдул-Гамида, нежели бряцание оружием; искусные дипломатические победы более прельщали своей бескровностью, нежели обманчивый и рискованный ход военного счастья. И если Австрия явилась зачинщиком мировой войны, то не нужно забывать, что сараевское действо было направлено против Габсбургов, в защиту которых Франц-Иосиф готов был даже обнажить меч, хотя и не питал особо неясных чувств к будущему своему преемнику.
Последний, в лице Франца-Фердинанда, ужо несколько лет входил в управление государством, обещая в будущем произвести перелом во внутренней жизни Австрии и се внешнем положении.
Отличаясь нервной натурой, озлобленной с детства на двор и стоявших во главе управления государственных деятелей, особенно венгерцев, часто третировавших будущего управителя государством, Франц-Фердинанд обладал неуравновешенным темпераментом. Порой веселый и оживленный, а зачастую резкий в обращении с окружающими, престолонаследник с детских лет замкнулся сначала в самом себе, а затем в своем семейном кругу.
Чуждый всякой попытки искать популярности, слишком презиравший человечество, чтобы дорожить или считаться с его мнением, Франц-Фердинанд наводил ужас и страх на входивших к нему с докладами министров и иных причастных к управлению государством лиц. Раздражительный, невыдержанный клерикал, Франц-Фердинанд особенно презирал все то холопство, которое было свойственно австро-венгерской государственной машине. Однако, с людьми, не терявшимися и твердо отстаивавшими свои мнения, Франц-Фердинанд делался другим и охотно выслушивал их.
Будущее обещало Австрии сурового правителя, если бы сама история не повернула колесо в другую сторону и «величайшая судорога» не смела не только Франца-Фердинанда, но и Австро-Венгрию, как государственное объединение.
Испытав на себе тяжесть венгерских домогательств, не видя в системе дуализма спасения для Дунайской монархии, Франц-Фердинанд искал такового в коренном преобразовании государства на принципах федерализма.
Отношение его к венгерской половине выливалось в одну фразу: «Они (венгры) мне антипатичны, хотя бы просто из-за языка», – так говорил Франц-Фердинанд, отчаиваясь в попытках изучить венгерский язык. Усвоенные с детства личные антипатии к венгерским магнатам были перенесены Францем-Фердинандом на весь венгерский народ. Обладая политическим чутьем, он понимал весь тот вред, который нес с собой не только венгерский сепаратизм, но, главным образом, политика славянского угнетения, проводимая упорно мадьярами.
Отсюда, естественно, вытекало постоянное желание эрцгерцога помочь румынам, кроатам, словакам и другим национальностям освободиться от венгерского засилья.
Такая политика Франца-Фердинанда в венгерском вопросе не оставалась тайной для Венгрии, платившей той же монетой злобы и ненависти потомку Габсбургов.
Политика федерализма Франца-Фердинанда не встречала сочувствия прежде всего в самом Франце-Иосифе, как уже было выше сказано, застывшем в рамках конституции 1867 года. Как разномыслие во взглядах на внутреннюю политику, так и личные отношения отделяли друг от друга этих двух представителей Габсбургского дома. Если, по мнению наследника, он значил для императора «не больше последнего лакея в Шенбрунне», то с другой стороны, Франц-Иосиф также определенно выявлял свою точку зрения на все новшества своего племянника. «Покуда я правлю, никому вмешиваться не позволю», – резюмировал старый император всякие доводы о каком-либо переустройстве государства. Создавшееся отчуждение между родственниками еще более углублялось услужливыми людьми, в которых, конечно, не было недостатка в бюрократической машине Австрии.
Несмотря на резкий отпор дяди, племянник не думал сдавать своих позиций и отходить от управления страной. «Мне когда-нибудь придется отвечать за ошибки, совершенные теперь», – говорил Франц-Фердинанд, считая своей обязанностью везде и всюду вникать в государственную жизнь. Таким образом, создавалось два центра управления, две верховных власти – настоящая и будущая, зачастую оказывавшихся на противоположных полюсах, между которыми и приходилось лавировать тонким бюрократам государственной машины страны. Последняя, и без того требовавшая капитального ремонта, от всех этих трении еще больше скрипела, еще более замедляла свой ход, грозя окончательной поломкой. Внешняя политика Франца-Фердинанда как внутри страны, так и за границей, связывалась с представлением о милитаризме Дунайской монархии. Наследник престола считался лидером военной партии Австрии. Нет слов, что ему не чужд был так называемый австрийский империализм; в мечтах эрцгерцог оказывался снова владельцем Венеции и других областей бывшей австрийской Италии. Быть может, мечтания заносили бы его еще и дальше, если бы не сознание, что без исправления внутренней жизни самой Австро-Венгрии, без создания сильной армии рано еще думать об активной внешней политике. За его спиной, прикрываясь его именем, действительно работала военная партия, с каждым годом все более и более раздувающая факел войны, но сам Франц-Фердинанд. если не был чужд агрессивности, то до поры до-времени считал необходимым се ограничивать.
Признавая во внешней политике необходимым условием сохранение независимости двуединой империи, Франц-Фердинанд стремился ограничить ее союзы только теми, которые вели к указанной цели. Чуждый как внутри государства, так и во внешней политике пангерманской идеи, он стремился мирным путем устранить столкновения Австрии и России на Балканах, считая идеалом союз Германии, Австрии и России. Нужно отметить, что нередко личные антипатии, основанные зачастую на семейных отношениях к тому или иному двору иностранного государства, вторгались во внешнюю политику в представлении Франца-Фердинанда. В наиболее близких отношениях с эрцгерцогом оказывался Вильгельм П, рассчитывавший, по видимому, впоследствии найти в Франце-Фердинанде послушного себе вассала. Трудно предсказывать будущее, но едва ли наследник австрийского престола, оказавшись на последнем, слепо пошел бы за повелителем с берегов Шпрее.
Выше уже было сказано, что для Австро-Венгрии внешняя политика оказывалась теснейшим и непосредственным образом связана с внутренней. Действительно в последней заключались все руководящие линии для внешней политики.
В средине XIX столетия на западе и в центре Европы внешняя политика Австрии получила удар за ударом, последствиями которых были потеря Италии и передача гегемонии в союзе германских государств Пруссии.
Австрия оказывалась отныне лицом к лицу с двумя новыми государствами: объединившейся Италией и Северо-Германским союзом.
Большая часть владений Австрии и северной Италии вошла в состав нового итальянского королевства и только незначительные области, населенные итальянцами, остались в пределах Австрии. Надежда вернуть потерянное не покидала политиков Франца-Иосифа, и 1866 год, казалось, благоприятствовал этому, если бы не решительное поражение на полях Кеннигреца. Италия была спасена силой прусского оружия и удержала свои завоевания 1859 года.
Не решившаяся вступить в войну 1870 года на стороне Франции, удержанная от этого враждебной позицией России, Австрия упустила благоприятный случай посчитаться с двумя своими бывшими врагами – Италией и Пруссией. Отныне ее политика выходила на новую дорогу сближения с этими обоими государствами.
Заключив в 1879 году союз с Германией, Австрия в 1882 году с присоединением Италии оказалась в составе Тройственного союза.
Задумывая «кровью н железом» добиваться объединения Германии под гегемонией Пруссии, будущий ее канцлер Бисмарк видел в Австрии опасного противника на юге. Доведя дело до разрешения его вооруженной рукой в 1866 году, Бисмарк одержал победу, но… не хотел совершенно добивать Дунайскую империю. Она нужна была ему для будущего. Устранив непосредственную опасность в лице Австрии, Бисмарк все же считался с ней, как с могущим искать реванша врагом. Необходимо было дать новые направляющие линии политики Австрии, которые отвлекли бы се от Запада, да кстати и посодействовали тому же в отношении России.
Победитель под Кеннигрецем вскоре после заключения мира довольно прозрачно намекнул австрийской дипломатии на возможность найти утешение за потерянные итальянские области и за поражение под Кеннигрецем на Балканском полуострове. Вот где было будущее Австрии, по мнению Бисмарка, и что пришлось по вкусу и дипломатии Франца-Иосифа. Нечего говорить, что этим ходом Бисмарк достигал и другой выгоды, а именно: повернув Австрию лицом к Константинополю, он туда же обращал и Россию, точно также отвлекая ее от западных дел. Отныне Австрия, сильная Австрия, должна была оказывать серьезные услуги германской дипломатии.
В 1872 году при свидании австрийского и германского императоров уже была решена оккупация Боснии и Герцеговины, а в 1879 году после Берлинского конгресса, когда Россия значительно охладела в своих симпатиях к Германии, между обоими немецкими государствами был подписан договор, связавший эти государства.
На основах этого договора и развивались до последних дней отношения между Германией и Австрией. Правда, в своей политике национального объединения Бисмарк долго не решался порвать с Россией. ведя двойную игру между Веной и Петербургом. Однако, жертвовать Австрией из-за прекрасных глаз России Бисмарк отнюдь не хотел, и заключенный в 1879 году союз, превратившийся скоро в тройственный, сохранял свою силу и жизненность. Втянутая в балканскую политику, Австрия также нуждалась теперь в содействии сильной Германии, и как ни неверен был порою союз с нею, как ни живы были еще воспоминания о ранах 1866 года, как ни ясна была роль подручного в этом союзе для Австрии, – она все же считала его для себя теперь существенно необходимым.
С переходом Германии к империалистической политике, в которой Австрия оказывалась заинтересованной сравнительно мало, союзники но разочаровались друг в друге. Для Германии Австрия нужна была, как авангард для ее проникновения на восток, – в Малую Азию, как противовес русской политике на Балканах, а для Австрии союз с Германией давал поддержку, которая нужна была в той же балканской политике, на путь которой Австрия вступила уже давно. Несмотря на то, что иной раз, с развитием торговых сношений Германии с балканскими государствами, интересы се существенно сталкивались с торговыми интересами Австрии, союз продолжал существовать по прежнему. Если прочность его и вызывала сомнения у какой-либо стороны, то таковой была Австрия, другая же сторона, при существовавшей политической конъюнктуре, была уверена в своей Дунайской союзнице. Действительно, несмотря на попытки английского короля Эдуарда VII внести брешь в союз и вырвать Австрию из объятий Германии, Франц-Иосиф остался верен договору 1879 года и отклонил предложения дипломатии.
Связав свою судьбу с Германией, Австро-Венгрия с ней же вошла и в империалистическую политику западных государств Европы, если и не принимая в ней активного участия, то, как союзница Германии, готовая поддержать ее на пути будущего вооруженного столкновения. Взаимоотношения Австрии с Францией и Англией строились, с одной стороны, на урегулировании балканского вопроса, а с другой, на поддержке Германии в ее мировой политике.
С 1882 года оказавшись в союзе с Италией, своим бывшим врагом, Австро-Венгрия имела с ней более точек соприкосновения, чем с остальными западноевропейскими государствами.
Войны 1859 и 1866 годов, как уже было отмечено выше, не разрешили национального объединения итальянцев, и в Австрии осталось значительное число говорящих на итальянском языке со страстным желанием оказаться вместе со своими одноплеменниками. Так создалась итальянская ирредента.
Уже на Берлинском конгрессе в 1878 году Италия стремилась получить Триент за уступку Австрии Боснии и Герцеговины, но итальянской дипломатии пришлось отложить мечту об этом на долгие годы, ограничившись пока надеждами на приобретение Туниса, поддерживаемыми в этом благоприятными уверениями Англии. Однако, Тунис уже притягивал к себе более сильную Францию, заручившуюся к тому же в этом согласием той же Англии и Германии.
Владения «больного человека», каковым давно была признана Турция; после Берлинского конгресса подлежали дальнейшему разделу и захвату главными государствами Европы.
В 1881 году Тунис был уступлен Франции, и «обиженная Италия нашла необходимым в своей политике опереться на среднеевропейские государства, войдя в 1882 году в состав Тройственного союза, который в те времена не имел, казалось, особых притязаний, кроме как на Балканах, на африканские владения султана и, таким образом, не стад бы чинить особых препятствий римскому правительству в его африканских авантюрах.
Обострившиеся отношения Италии с Францией соответствовали вполне как видам Бисмарка, так и Англии, которая видела в возрождающейся Италии хорошего спутника против той же Франции.
Итальянская ирредента, несмотря на вступление Италии в Тройственный союз в 1882 году, служила большой помехой в отношениях новых союзников – Австрии и Италии. Правда, в это время внимание итальянской дипломатии было отвлечено другими целями – на смену политики национального объединения шла империалистическая политика, – и итальянцы должны были не упустить дележа африканских владений Турции.
В 1877 году австрийский премьер Андраши, разбирая с итальянским премьер-министром Кристи причины конфликтов, возникающих между этими государствами, выставил, как одну из них, стремления итальянских ирредентистов и заметил: «удивительно, как эти люди не понимают, что при помощи грамматики не делают политики», т.е. что современная политика на деле вовсе не определяется одними стремлениями к национальному объединению, иными словами, суть не в том, чтобы пользоваться одной грамматикой.
Согласившись с такой точкой зрения, Кристи с своей стороны указал: «мы были революционерами, чтобы создать Италию, мы стали консерваторами, чтобы сохранить ее». Под словом «консерватор» Кристи разумел сторонника империалистической политики, на путь которой Италия уже тогда вступила, мечтая о завладении Тунисом.
Таким образом, до поры до времени итальянский ирредентизм потерял свою остроту, итальянское правительство хотело использовать Австрию, как своего союзника.
До конца 90 годов Италия оказалась повернутой фронтом к Франции, и в сношениях этих государств все время происходили дипломатические конфликты, повлекшие за собой даже таможенную войну. С момента начала сближения Англии с Францией политика Италии также переменила свой курс: взаимоотношения Италии и Франции снова начали улучшаться, закончившись тайно заключенным в 1901 году итало-французским договором, по которому Франции предоставлялась свобода действий в Марокко, а Италии – в Триполи.
С этого года итальянская политика приняла активный характер против Турции, а вслед за ней и против Австрии, как заинтересованной в делах на Балканском полуострове. Неминуемым следствием начавшегося выпадения Италии из Тройственного союза было развитие итальянского ирредентизма и западных областях Австрии и подготовка Италии к возможному вооруженному столкновению с монархией Габсбургов.
Другим очагом борьбы Италии с Австро-Венгрией оказывались Балканы, а вместе с ними и Адриатическое море, преобладание на котором было одной из важных целей итальянской политики.
На Балканах скрещивались интересы Австрии, России и Италии, а также и других государств Европы.
Как известно, Австрия и Россия с XVIII века в балканской политике сторожили друг друга: каждый шаг вперед одной – вызывал ответное движение другой.
При Николае I идея дележа наследства «больного человека», каковым признавалась тогда Турция, все более и более резко оттачивалась, закончившись Крымской войной.
К 1876 году балканский вопрос снова обострился. Выше было отмечено, что с 1866 года повернутая фронтом на Балканы Австрия считала отныне свою балканскую политику наиважнейшей в своих внешних отношениях с соседними государствами. Ревнивым взором австрийские дипломаты следили отныне за каждым шагом России на этом полуострове.
В 1875 году славянское движение на Балканах вспыхнуло снова, вылившись в ряд восстаний в Боснии и Герцеговине против магометанских помещиков, руководимых католическими патерами не без поддержки, конечно, со стороны Австрии и даже Германии. Австрийское правительство выступило перед «концертом» европейских государств с проектом реформ. Но сам «концерт» потерпел неудачу, а между тем идея раздела Турции снова заострилась. Летом 1876 года Александр II отправился для личных переговоров в Вену, в результате чего явилось письменное соглашение об образовании самостоятельных славянских государств на Балканах; о компенсации России Бессарабией и в М. Азии, а Австрии предоставлялось право оккупировать Боснию и Герцеговину.
Разразилась русско-турецкая война 1877-78 г.г., окончившаяся под стенами Константинополя; Австрия оккупировала Боснию и Герцеговину, а Россия пошла в Каноссу – в Берлин на конгресс, руководимый «честным маклером» Бисмарком.
Военные успехи России были понижены в своей ценности, Балканы перекроены, и в список врагов русская дипломатия с 1879 года, кроме Англии, внесла прежде всего Австрию, а за ней и «честного маклера» с его государством.
Но не в «обиде» русских славянофилов и русского царизма скрывалось все «зло» Берлинского конгресса 1879 года.
Созданное на Берлинском конгрессе 1879 г. балканское равновесие было полно противоречий, подобно современному Версальскому договору.
Разделенные на части искусственными этнографическими границами) балканские народы продолжали стремиться к дальнейшему национальному освобождению и объединению. Линия национальной политики самостоятельной Болгарии естественно направлялась на населенную болгарами Македонию, оставленную Берлинским конгрессом под властью Турции. Сербия, за исключением Новобазарского Санджака, была не заинтересована в Турции; ее естественные и национальные интересы целиком лежали по ту сторону австро-венгерской границы: в Боснии и Герцеговине, в Кроации, в Словении, в Далмации. Национальные устремления Румынии направлялись на северо-запад и восток: на венгерскую Трансильванию и русскую Бесарабию. Грецию эти устремления, естественно, толкали как и Болгарию, против Турции.
Таковы были результаты «честного маклерства» Бисмарка, который не думал вносить успокоение на Балканы. Для него, наоборот, нужен был непотухающий балканский костер, который, привлекая к себе как Россию, так и Австрию, оставлял бы им минимум возможностей вмешиваться в западноевропейские дела.
Для самой Австро-Венгрии было нежелательно образование сильного славянского государства на Балканах, и если венская дипломатия согласилась на раздел Турции, то только при условии образования мелких славянских государств, которые не могли бы нарушить покоя на берегах Дуная. Образованные конгрессом в Берлине мелкие государства славян на Балканах были не страшны сильной Австрии, и все искусство ее политики должно было заключаться в том, чтобы: 1) не дать им усилиться, а 2) старым, изведанным путем дипломатических интриг включить ближайшие из них в состав Дунайской империи, проповедуя среди них ту же идею национального объединения, но только в обратном порядке.
Эта новая программа для австрийской дипломатии начертана рукой того же «мудрого» Бисмарка. Пример «великой» Германии должен быть воспринят и Австрией. Последняя могла оставить в покое сербскую династию, не посягать на формальную государственную целость Сербии, но все же включить се в состав Австро-Венгрии, как это сделала Пруссия с мелкими государствами.
Этот путь настолько хорошо был усвоен австрийской дипломатией, что она, вступив на него, не покидала уже его вплоть до мировой войны с той разницей, что размеры его расширились, и в состав будущей Дунайской империи должны были войти самостоятельная Румыния и такая же самостоятельная Польша.
Пока что прежде всего следовало не давать Сербии усилиться территориально, не давать ей развиваться экономически -путем получения гавани на побережье Адриатического моря. Одним словом, но следовало из Сербии создавать славянского «Пьемонта», который притягивал бы к себе австрийских славян. Внутренняя политика диктовала и указывала цели для внешней.
Кроме того, «золотой мечтой» австрийских империалистов был план расширения австрийской территории до Эгейского моря, превращение Салоник в австрийский порт и достижение полного господства над восточным побережьем Средиземного моря. Опасность такой экспансии была велика: она наталкивалась на сопротивление России, Италии и балканских государств. Приходилось выжидать, а пока не следовало позволять Сербии овладеть Новобазарским Санджаком и старыми сербскими землями в долине Вардара.
Стараясь путем военного режима проглотить оккупированную Боснию и Герцеговину, варясь в котле собственных внутренних боев отдельных национальностей, Австро-Венгрия в своей балканской политике стремилась: 1) сохранить установленное в Берлине в 1879 году положение на Балканах и 2) завоевать симпатии вновь образованных славянских государств.
В этих своих стремлениях монархия Франца-Иосифа прежде всего встретила сопротивление со стороны русского царизма, потерпевшего поражение в 1879 году, но не терявшего надежды снова дипломатически овладеть балканскими государствами. Борьба за влияние в этих государствах русской и австрийской политикой велась упорно до начала XX столетия, при чем русская дипломатия не раз терпела поражение. Заботливые венские дипломаты в 1885 году, остановив успехи болгар против сербов. расширяли все более и более влияние в Сербии и Болгарии, насадив гуда своих «высокодержавных» креатур.
Но в то же время не в видах австрийской дипломатии было уничтожение Европейской Турции, и Дунайская империя принимала на себя роль защитника «больного человека» от могущих последовать ударов со стороны национально возрождающихся балканских славянских государств. По словам австрийского с.-д. Бауера, Австрия стала «врагом их свободы и их национального объединения, она выступила, как контрреволюционная сила, как покровительница социальной и политической реакции».
В 1853 году Маркс в статье по восточному вопросу писал: «мы видели, как европейские политики в своей закоренелой глупости, окостеневшей рутине и наследственной косности с испугом отворачиваются от всякой попытки ответить на вопрос, как быть с Европейской Турцией, Могучим импульсом для стремления России к Константинополю служит как раз то, при помощи чего ее хотят от него удержать: пустая и совершенно неосуществимая теория сохранения status quo (старого положения)». После Берлинского конгресса удержать вновь образованные славянские государства путем сохранения status quo на Балканах было «закоренелой глупостью» австрийской дипломатии, чем пользовалась дипломатия русского царизма, кстати, не оставлявшая мечтаний о Константинополе.
Выступая «в роли душительницы национальной революции южного Славянства», Австрия сеяла ветер и бурю на Балканах. Вспыхнувшее вскоре восстание в Македонии в 1903 году вызвало обычные «проекты» реформ, выдвинутых европейскими государствами. Не закончились ли бы эти «проекты» мировой свалкой тогда же – сказать сейчас трудно, ибо история отложила свое решение, бросив Россию в дальневосточную авантюру и открыв широкое поле деятельности на Балканах для австро-германской дипломатии. Нередко австрийские империалисты, с печалью на лице, говорят, что с отставкой Андраши (1879 год) Австрия фактически не вела совсем той самостоятельной внешней политики, приличествующий «великой» державе. К началу XX столетия австрийская дипломатия возвратилась на путь активной внешней политики, не подозревая, что это было началом ее конца – смертью всей империи Габсбургов.
Выше было отмечено, что в своей балканской политике Австрия встречала сопротивление и Италии, которая также предъявляла свои права на турецкое наследство не только в Африке, но и на Балканах.
Лишь узкая полоса Адриатического моря отделяет торговые порты Италии от западного побережья Балкан, представляя собою хороший путь для проникновения итальянских товаров на Балканы через Дураццо и Валону. Овладев восточным побережьем Адриатического моря, Италия превратила бы его в итальянское «озеро», закрывая австрийским торговым судам дорогу между Отранто и Валоной, создавая на Балканах не только торговую, но и политическую конкуренцию.
Таким образом, задачами австрийской политики было естественное стремление воспрепятствовать итальянской экспансии на Балканах и прежде всего в Албании. За эту территорию начинается ожесточенная борьба двух союзников, но не мечом и огнем, а «мирными» средствами. Дунайская монархия выпускает в Албанию могущественное средство – католическую церковь, стремящуюся захватить в свои руки не только религиозное мировоззрение вновь обращенных в католицизм албанцев, но школьное и больничное дело. Италия, в свою очередь, открывает школы для албанцев-магометан, крупные торговые компании приобретают земли в гаванях, строят железные дороги, организуют судоходство на Скутарийском озере, открывают банки. Насколько итальянцы вытесняли австрийцев из Албании, показывает процентное отношение участия в торговле Скутари двух австрийских пароходных обществ – «Австрийского Ллойда» и «Рагузского» и одного итальянского «Апулия» (таблица № 4).
Таблица № 4
Как видно, борьба в Албании была тяжелой для Австрии и, по видимому крест и молитва австрийских патеров с трудом боролись с торгашами Аппениннского полуострова, а албанцы оказывались более «реальными» политиками, чем о том думали в Вене.
Не будем возражать против того, что наш очерк состояния Австро-Венгрии в начале XX столетия бледен и не дает ясной картины положения этого государства. Об этом можно было бы исписать несколько томов, но это не входит в задачи нашей книги, которая преследует цель иную. Мы старались сжато начертать отправные данные о монархии Габсбургов, которые могли бы послужить для суждения о затрагиваемом нами предмете – успели в этом иди нет, сказать не можем.
Выше отмечалось, что некие австрийские дипломаты с грустью констатировали факт, что со времен Берлинского конгресса Дунайская монархия уже не вела активной политики, приличествующей «великой» державе.
Приходится согласиться не с грустью этих «старомодных» дипломатов, а с тем, что Австрия и не могла вести новой «империалистической» политики.
Главной причиной этого прежде всего было ее внутреннее состояние и та политика, с помощью которой Австрия пыталась урегулировать жизнь внутри государства. Центробежные стремления отдельных национальностей, превратившиеся с годами в ярко выраженную вражду между ними, отнюдь, конечно, не могли способствовать процветанию империи Габсбургов. С ростом производительных сил на территориях отдельных национальностей вражда между ними лишь крепла, а пример их соседних, свободных от гнета Габсбургов единоплеменников, быстро шагавших по пути экономического развития, еще более направлял их думы и мысли за рубеж Австрии.
Мало было государственных людей в Австрии, которые бы, в порыве кипевшей национальной вражды, признавали, что единственный выход для временного спасения государства – это широкая автономия для отдельных национальностей, перестройка страны на федеративных началах. Конечно, это было не решение, а лишь отсрочка, последнее средство спасения от неминуемого разгрома.
Если идеи триализма укладывались в голове наследника Франца-Фердинанда, то они были чужды представителю верховной власти – Францу-Иосифу, упорно стоявшему на конституции 1867 года, вместо широких реформ и признания национальной автономии внутри государства, как исторического факта, правительство Габсбургов предпочло идти путем контрреволюционным, старым излюбленным путем абсолютизма, замаскированным в конституционные формы. После политической смерти Империи ныне кое-кто из переживших со лиц в Австрии, как, например, Краусс, в своей книге «Причины наших поражений», договаривается до истины, что «сильная и активная политика (внешняя; Б. Ш.) может быть проводима государством, здоровым внутри. Сила и здоровье государства покоятся на его внутренних соотношениях. Только государство, в котором существует внутренний порядок, может преследовать активные политические цели и за своими пределами». Мудрые слова… но после времени!!
Австрия болела внутри, экономически отставала от своих союзников – Италии и Германии, и будущих врагов – Франции и Англии, и активная политика империализма, бешено развиваемая этими государствами, была ей не по плечу, как ни мечтали о ней венские дипломаты.
Силою вещей вся внешняя политика Австрии зато сосредоточилась в том месте, откуда ей грозил смертельный удар-это на Балканах. Ожесточенный характер борьбы против национальной автономии внутри страны был перенесен австро-венгерскими дипломатами и иными людьми, стоявшими у власти, в политику на Балканах. Здесь, по их представлению, Австрия Должна была победить или рухнуть в небытие. Эти беспокойные поля европейского полуострова сконцентрировали на себе все усилия Австро-Венгрии. Брошенная на них интригами Бисмарка, Дунайская империя, очертя голову, с горячим желанием хотя бы здесь оказаться «великой» державой, шла на верную гибель. Темен и мрачен был ее путь.
«Куда идешь, Австрия?!» – так вопрошал предостерегающий голос даже некоторых из ее сынов, вроде австрийского посла в Константинополе Паллавачини. Но… его уже никто не слушал… «Австрийские империалисты», если можно так назвать второсортных империалистов Европы, и своей активной политике на Балканах видели путь спасения. Иного выхода не было!
«Здание монархии, которое он (Франц-Фердинанд) хотел подпереть и укрепить, было до такой степени гнилостно, – пишет Чернин, – что не могло вынести солидной перестройки, и, если бы война не разрушила его извне, революция, вероятно, расшатала бы его изнутри – больной едва ли был в состоянии вынести операцию».
Когда-то делившая в Берлине в 1879 году наследство «больного человека» – Турции, Австрия отныне сама оказывалась «больным человеком» и при том настолько безнадежным, что его не могла спасти операция внутри государства, а тем более такая Серьезная операция, как война на внешнем фронте. Путь Австро-Венгрии был предначертан. Он вел… в нирвану!
Примечания:
Национальное меньшинство, образовавшееся за пределами коренной страны из эмигрантов и переселенцев – диаспора. Ирредента – часть нации, которая была вынуждена оказаться за пределами своей родины, никуда при этом не выезжая. Пример – немцы после Версальского договора. – Прим. Hoaxer
О начале по-настоящему радикальной модернизации применительно к Австрийской империи можно говорить, пожалуй, лишь с середины XIX столетия, когда вследствие революции 1848 г., а затем и вследствие поражения, нанесенного Габсбургам Пруссией в 1866 г., пробудились силы, желавшие видеть державу по-настоящему современной, мощной и сильной. Таким образом, можно сказать, что модернизационный процесс здесь запаздывал по отношению к Франции примерно лет на шестьдесят-восемьдесят, а по отношению к Германии - лет на сорок-пятьдесят.
В середине столетия экономические преобразования стали осуществляться по четырем основным направлениям: аграрная реформа, либерализация таможенной политики, поощрение частных вложений в ширящееся железнодорожное строительство и финансовая стабилизация.
Аграрные преобразования, которые во Франции осуществила революция 1789-1793 гг., а в Пруссии обеспечили реформаторские действия Штейна и Гарденберга, в Габсбургской державе были провозглашены парламентом, собравшимся в ходе революции 1848 г. В этом смысле развитие событий шло по французскому сценарию. Однако в Габсбургской мо-
613
нархии народный бунт проходил далеко не так успешно, как в свое время в королевстве Бурбонов. Император Фердинанд уцелел, хотя и отрекся в пользу своего племянника Франца Иосифа, восставшая Вена была взята войсками, власть осталась в руках монархии. Тем не менее, поскольку событие уже произошло и его необходимость осознавалась достаточно широкими слоями как народа, так и элиты общества, аграрная реформа была подтверждена официально.
Произошло это 4 марта 1849 г. Барщина, все оброчные и натуральные повинности, лежавшие на крестьянине, а также десятина были отменены. Землевладелец имел право получить компенсацию в виде капитала, равного тому доходу, который был бы ему обеспечен эксплуатацией крестьянина на протяжении 20 лет. Треть этой суммы должен был выплатить сам крестьянин, треть - ложилась на провинциальные власти, а треть - на государственный бюджет. Выплаты по этой последней трети на практике аннулировались, так как засчи-тывались в качестве погашения налоговых платежей, причитающихся с землевладельцев .
Аграрная реформа в Венгрии прошла в целом по такой же схеме, что и в Австрии, хотя механизм платежей был построен несколько иначе, а патент, подтвердивший революционные решения, появился лишь в 1853 г.
Вся государственная компенсация была оформлена в ценные бумаги с 5-процентным доходом, которые должны были погашаться в течение 40 лет. Крестьянские платежи тоже растянули на такой же срок .
Таким образом, получается, что хотя по форме своего осуществления аграрная реформа напоминала французскую, фактически ее результаты оказалась где-то посредине между теми, которые имели место во Франции и в Пруссии. Крестьянин получал землю и не должен был делиться ею с помещиком.
В наиболее отсталых регионах империи становлению крестьянской собственности мешало еще существование общины. Так, например, в Хорватии сохранялись задруги, включавшие в себя несколько десятков членов. Власти по-прежнему
614
требовали уплаты налога в целом с задруги, и это серьезно тормозило развитие рыночных отношений. Официальным образом осуществить раздел задруги поначалу было практически невозможно (требовалась очень сложная судебная процедура). Однако вскоре после реформы хорватские задруги стали распадаться сами собой. Во второй половине XIX века начались массовые тайные разделы. Очевидцы событий говорили, что крестьяне бегут из этой «тюрьмы». К 1889 г. две трети задруг были уже тайно разделены, хотя завершение процесса пришлось уже на XX век .
В стране начинал формироваться широкий слой свободного, владеющего землей крестьянства. Но экономическое развитие мелкого крестьянского хозяйства осложнялось необходимостью осуществления выкупа. Изъятие из крестьянского бюджета значительных выкупных сумм могло в конечном счете способствовать дифференциации производителей, разорению части крестьян, оказавшихся не в состоянии решить свои финансовые проблемы, и, как следствие данного разорения, постепенному укрупнению аграрной собственности. Французским аграриям в отличие от австрийских, как известно, удалось избежать развития событий по столь неблагоприятному для них сценарию. Тем не менее австрийским крестьянам, согласно оценке И. Костюшко, удалось все же в отличие от прусских крестьян в основном сохранить свои земли .
Значение аграрной реформы выходило далеко за пределы сельскохозяйственной сферы как таковой. Она способствовала развитию всей экономики страны. 10 тысяч землевладельцев Австрии, Чехии и Силезии получили выкуп в размере 226 млн флоринов. Эти деньги создали основу столь необходимых стране крупных частных капиталов. В результате 50-е гг. стали эпохой первой крупномасштабной волны австрийского грюндерства. В частности, именно тогда были основаны три первых крупных банка и началось активное строительство магистралей. Уже во второй половине 50-х гг. протяженность железных дорог увеличилась примерно в два раза.
615
Это, в свою очередь, дало толчок резкому увеличению производства чугуна [ 157, с. 90-92].
Развитие железнодорожного строительства было связано еще и с тем, что появившийся в стране капитал получил соответствующие гарантии. В 1854 г. была введена система концессий для частных предпринимателей, предполагающая передачу инвестору построенных железных дорог на 90 лет. Это сразу же привлекло капиталы в данную сферу бизнеса. В помощь им использовались и государственные средства .
Капиталистические принципы организации труда стали утверждаться и в самом сельском хозяйстве. Земля не удержалась в руках части крестьян, а те, кто начал работать эффективно, сами стали привлекать наемный труд и укрупнять размеры своих хозяйств. Например, в Нижней Австрии 0,15% хозяев владели 28% земли, тогда как 74% хозяев - лишь 9,2% .
Общая картина распределения земельной собственности в Габсбургской империи к концу XIX столетия была следующей. Мелкие участки размером до 5 га занимали всего примерно по 6% аграрных территорий в Австрии и Венгрии. Именно там самым активным образом прошла дифференциация земель. В Богемии мелкие участки составили несколько большую долю - 15%. На все участки размером меньше 50 га приходилось порядка 50% земель монархии. Соответственно примерно половина земель или даже несколько большая их часть относилась к числу крупных хозяйств, превышающих по своим размерам 50 га.
В той мере, в какой крестьяне теряли землю, они превращались в наемных работников. К началу XX века батраками стало 39% аграрного населения Венгрии, 36% аграрного населения Богемии и 29,5% аграрного населения Австрии, что также свидетельствовало о существенной дифференциации земель .
Половинчатость аграрной реформы, сохранение за крестьянами части земель наряду с существованием крупных
616
поместий, нуждающихся в наемном труде, создали на несколько десятилетий серьезные проблемы для развития сельского хозяйства в ряде регионов империи. Так, например, в Хорватии в 50-е гг. более трети земель помещиков просто не обрабатывалось из-за отсутствия желающих заниматься этим делом работников. Крестьяне не шли работать на господ даже за плату! Только к 80-м гг., когда дифференциация хозяйств дошла уже до соответствующего уровня, появились батраки, вынужденные в обязательном порядке продавать свой труд .
В целом же сельское хозяйство после агарной реформы стало работать эффективнее, поскольку появились новые стимулы к повышению производительности труда. Об этом, в частности, свидетельствует быстрое распространение выгодной в коммерческом плане культуры - сахарной свеклы, особенно в хозяйствах Венгрии и Чехии . В Венгрии в 50-60-х гг. активно стало развиваться наиболее эффективное в организационном плане хуторское хозяйство .
Однако наличия капитала и земли еще недостаточно для того, чтобы создать капиталистов. В католической стране с автаркической экономикой, которая так поздно повернулась лицом к рынку, не было еще ни сложившихся традиций предпринимательства, ни предпринимательской этики.
Аристократ, внезапно получивший большие деньги и пожелавший вложить их в новое дело,- это еще не капиталист. Поэтому в Габсбургской монархии существенно большую роль, чем во Франции и Германии того времени, стал играть зарубежный капитал. «Крупная буржуазия Австрии,- отмечал М. Полтавский,- складывалась и в домартовское время, и в первые годы после революции в большой мере за счет пришельцев из западных стран» .
Поначалу этот зарубежный капитал был преимущественно французским, поскольку в эпоху Наполеона III активно развивались новые финансовые институты, аккумулировавшие гигантские средства, но не имевшие возможностей прибыльно инвестировать деньги в рамках своей национальной
617
экономики. Впоследствии, однако, ситуация стала меняться благодаря резкому усилению Германии и ее политическому сближению с Габсбургской монархией. К середине 90-х гг. германские вложения в Австрии догнали по объему французские.
В целом же иностранный капитал в австрийской части монархии составлял к началу XX века 35%. Наиболее активно он вкладывался в железнодорожные ценные бумаги. Там доля иностранцев превышала 70% (1).
Приток капитала в значительной степени зависел от состояния дел в бюджетной и внешнеэкономической сферах. Таможенная и финансовая реформы, в отличие от аграрной, осуществлялись в Габсбургской империи не столько под непосредственным воздействием революции (хотя роль событий 1848 г. в процессе модернизации трудно переоценить), сколько благодаря конкретным правительственным действиям.
Дело в том, что в монархии по-прежнему не было широкого народного движения, направленного на усиление либерализации. Ценности протекционизма доминировали над ценностями свободного предпринимательства, а потому настраивали общество на консервативный лад. Характерным в этом плане является одно из посланий в парламент периода революции. Жители Верхней Австрии - отнюдь не отсталой части страны - писали: «Мы хотим быть свободными, но наряду со свободой хотим также обеспечить наше экономическое выживание» .
Австрийские либералы понимали ограниченность возможностей, имевшихся в их распоряжении, а потому склонялись преимущественно к поддержке реформ сверху. Любопытно, что в 50-е гг. группа бывших либералов даже разработала так
(1). Фактически только в начале XX столетия наметилась четкая тенденция к усилению роли отечественного капитала по сравнению с иностранным. Так, например, в Венгрии в 1900 г. иностранцы контролировали около 60% всего капитала, сосредоточенного в акционерных обществах, тогда как в 1913 г. эта доля сократилась до 36% .
618
называемую теорию консультативного либерализма для того, чтобы дать интеллектуальное оправдание системе реформ, осуществляемых сверху.
Эта бюрократическая философия требовала поощрять участие граждан в политике на муниципальном уровне не столько для того, чтобы создавать гражданское общество, сколько для того, чтобы выбирать из проявивших себя на этом уровне деятелей лучших работников и пополнять ими ряды центральной бюрократии . Этот пример хорошо показывает, насколько ограниченными были возможности для осуществления широкомасштабной модернизации в Австрийской империи того времени. И тем не менее некоторые возможности все-таки появились.
Характер государственной власти после поражения революции 1848 г. сильно не изменился, демократии в монархии не прибавилось. Но стал постепенно меняться характер австрийской государственной бюрократии, а вместе с этим более работоспособным становилось и правительство. Данные изменения были связаны, прежде всего, с именем адвоката Александра Баха, игравшего большую роль в революции, а затем получившего возможность после смерти князя Карла фон Шварценберга де-факто возглавить новое правительство империи (формально он так и не был назначен премьером).
Именно Бах заложил основы модернизированной австрийской бюрократии. На смену аристократам, как бы олицетворявшим собой XVIII век и эпоху Марии Терезии, стали постепенно приходить работоспособные люди из различных слоев общества, в том числе и выходцы из западных немецких земель. Эта новая бюрократия сохраняла основные недостатки старой - ее медлительность и сервильность, но все же эффективность работы государственной машины стала постепенно повышаться. Авторитарная система в целом тянула чиновников назад, но механизм подбора людей давал возможности для появления отдельных мыслящих и работоспособных людей, превращавшихся на государственной службе в реформаторов.
619
Важнейшую роль в процессе осуществляемых сверху экономических реформ сыграл выходец из германских рейнских земель барон Карл-Людвиг фон Брук, занимавший в правительстве сначала пост министра торговли (1848-1851 гг.), а впоследствии - министра финансов (1855-1860 гг.). По мнению К. Макартни, благодаря Бруку и его преемнику на посту министра торговли Баумгартену начало 50-х гг. стало периодом относительного процветания для монархии .
Брук явно представлял собой нестандартную личность,
качественным образом отличающуюся как от других бюрократов, занявших ключевые посты в постреволюционной империи, так и от либералов предшествующего поколения, таких как, скажем, Штадион, сформировавшихся на идеях просвещенного абсолютизма и йозефинизма.
Брук, в молодости переселившийся с Рейна в Триест, был успешным предпринимателем, основателем пароходной компании «Австрийский Ллойд». Его деловой мечтой было сделать Триест крупнейшим портом на пути из Британии в Индию , однако он решил все же оставить бизнес ради государственной деятельности.
К тому моменту, когда он вошел в правительство князя Шварценберга, ему уже перевалило за пятьдесят. Новый министр не столько стремился сделать административную карьеру, сколько реализовать имевшиеся у него к тому времени довольно четкие идейные установки, в значительной степени сформировавшиеся на основе экономического учения Фридриха Листа и собственного немалого экономического опыта.
620
Если для Иосифа II и государственных деятелей его эпохи монархия представляла собой некое единое целое, вне зависимости от населявших ее народов, то для Брука много значила германская национальная идея. Он рассматривал Австрию не просто в качестве некой отсталой германоязычной общности, которую надо по возможности привести в соответствие с требованиями эпохи, но как государство, где доминировали австрийские немцы.
Брук был решительным сторонником германизации всей Центральной Европы, и Австрия должна была сыграть ключевую роль в процессе этой германизации. В отличие от главы правительства Шварценберга он не испытывал никаких антипрусских чувств. Напротив, Брук стремился включить и Пруссию в свои планы германизации, но доминирующую роль в них все же должна была сыграть Австрия.
В середине XIX века на первый план в реализации подобных задач выходила уже не война и не династическая уния, как это было в прошлом, а экономика. Брук был одним из первых государственных деятелей в мировой истории, всерьез полагавших, что кардинальные преобразования в хозяйственной области могут не только пополнить государственный бюджет или повысить благосостояние подданных, но полностью изменить даже политическую карту миру. Думается, что современный Евросоюз в значительной мере восходит к идеям Брука, хотя, конечно, этому образованию абсолютно чужд тот националистический дух, который отличал взгляды австрийского реформатора.
Для осуществления планов Брука требовалось создать таможенный союз, охватывающий всю Австрию и всю Венгрию. Постепенно этот таможенный союз должен был слиться с уже существовавшим к тому времени Германским таможенным союзом, возглавлявшимся Пруссией, и охватить таким образом всю Центральную Европу. Создание такого таможенного союза рассматривалось как первый этап создания политического союза германской нации . Объективно получалось, что политические планы Брука, вне зависимости от их реалистичности (как известно, они так и не получили
621
реального воплощения), способствовали осуществлению экономической модернизации.
Благодаря Бруку и Баумгартену в таможенной сфере было наконец установлено единое торговое пространство как для Австрии, так и для Венгрии (1851 г.). Был введен новый тариф, решительно порывавший с запретительной системой и поощрявший международную конкуренцию (1852 г.). На этой основе в 1853 г. был заключен таможенный договор с Пруссией. В 1854 г. имело место новое снижение размеров пошлин, а в 60-е гг. (уже после отставки и смерти Брука) Габсбургская монархия заключила серию договоров о свободной торговле с другими европейскими государствами . Одним словом, либеральные представления о внешней торговле, которые приходили в то время из Англии, быстро нашли в Габсбургской монархии свое воплощение.
Труднее всего в этой истории обстояло дело с заключением договора с Пруссией. До 1851 г. процесс шел туго. Швар-ценберг был слишком антипрусски настроен, а Пруссия слишком опасалась воздействия со стороны Австрии на Таможенный союз. Из-за провала переговоров Брук вынужден был даже выйти в отставку и снова заняться делами своей компании. Однако в начале 1853 г. его энергия оказалась востребована. Брук, не занимавший в тот момент никакого государственного поста, был назначен руководителем австрийской делегации на переговорах с Пруссией.
Здесь ему довелось непосредственно столкнуться с другим крупным реформатором эпохи, Рудольфом Дельбрюком, возглавлявшим прусскую делегацию. Оба лидера были заинтересованы в заключении договора, а потому 19 февраля 1853 г. соглашение было подписано. Однако по ряду частных проблем взгляды Брука и Дельбрюка сильно расходились. И здесь-то австриец потерпел очевидное поражение.
Брук был в большей степени националист, Дельбрюк -
фритредер.
Первый стремился к тому, чтобы в отношениях между Австрией и Пруссией доминировала свободная торговля, но в отношениях с другими странами, согласно теории Ф. Листа,
622
которого Брук читал и сильно почитал, предполагалось установление сравнительно высоких таможенных барьеров. Не исключалось и сохранение некоторых мер административного регулирования.
Второй стремился к тому, чтобы отношения свободной торговли между Пруссией и Австрией были как можно быстрее распространены на все соседние страны. Идея же цент-ральноевропейского таможенного союза, закладывавшего основы единства германской нации под руководством Австрии, была Дельбрюку совершенно не близка. Более того, прусская позиция по этому вопросу была противоположна австрийской.
В итоге Дельбрюку удалось провести именно те условия торгового соглашения, которые он хотел иметь. Это не стало поражением Брука в прямом смысле данного слова. Условия соглашения были в экономическом плане взаимовыгодными, но с идеей центральноевропейского союза Бруку пришлось расстаться .
В политической сфере Австрия своего не добилась, но в сфере хозяйственной дела пошли хорошо. После 1853 г. выяснилось, что имевшиеся в деловых кругах опасения насчет неконкурентоспособности австрийской экономики сильно преувеличены. В ряде отраслей промышленности прусские товары вытесняли австрийские, но зато в других (например, в текстильной) местные изделия оказались достаточно качественными и пользующимися спросом за рубежом (1).
С финансами дело обстояло намного сложнее. Как государственный бюджет страны, так и денежное хозяйство находились в совершенно расстроенном состоянии. Трудности, начавшиеся еще во времена наполеоновских войн и на неко-
(1). Из-за того что экономические преобразования в Австрии шли медленно, в 60-х гг., когда Пруссия сильно продвинулась вперед, да к тому же заключила договор о свободной торговле с имеющей сильную легкую промышленность Францией, преимущества оказались утрачеными.
623
торое время приглаженные с помощью значительных займов, вновь дали о себе знать. Революция довела расстройство финансов до апогея.
В мае 1848 г. был приостановлен размен банкнот Австрийского банка на полноценную монету, а в 1849 г. опять возобновился выпуск казной государственных ассигнаций с принудительным курсом. Таким образом, создание принципиально новой кредитно-денежной системы, начавшееся в 1816 г., оказалось фикцией. При первых же финансовых трудностях казна снова прибегла к эмиссии, да и банкноты фактически превратились в те же самые ассигнации, имеющие лишь иное название.
Что же касается Австрийского банка, то фикцией оказалась его независимость. Банк обязали принимать к оплате ассигнации от населения. Фактически тем самым его заставили финансировать дефицит государственного бюджета.
Какое-то время финансовый крах удавалось оттягивать, поскольку ассигнации разрешалось использовать в соответствии с их номиналом для платежей в Банк и в казну. Но уже в ноябре 1950 г. возникла так называемая «венская паника». Началось падение курса как банкнот, так и ассигнаций. Лаж по отношению к серебряной монете доходил до 50% . Монета фактически отсутствовала в обращении, поскольку все предпочитали ее сберегать, а расплачиваться обесценивавшимися бумажными деньгами. Нормальное развитие экономики в подобной ситуации было невозможно.
В 1854 г., когда в политической сфере наступило успокоение, было намечено осуществить очередную финансовую реформу. Для этого правительство решило в очередной раз прибегнуть к займу (теперь - в размере 500 млн флоринов). Однако на этот раз традиционный подход дал сбой. Международные банкирские дома (в частности, дом Ротшильдов) отказались раскошелиться.
Объяснялась эта неожиданная «скупость» банкиров довольно просто. Дело в том, что годом раньше в монархии евреям было запрещено владеть недвижимостью, поскольку их активные спекуляции с землями, начавшиеся сразу после
624
сформировавшей земельный рынок аграрной реформы, вызвали неудовольствие в широких слоях аристократии. Естественно, западные евреи - хозяева ведущих банкирских домов, свободно осуществлявшие любые финансовые операции в своих собственных странах, были возмущены столь нецивилизованной мерой, предпринятой правительством Австрийской империи, и объявили ей бойкот .
Занять деньги правительству в итоге все же удалось, но только благодаря оказывавшемуся на собственное население давлению. Кредиторы были назначены в принудительном порядке, и если они не подписывались на заем, их имущество описывалось, как у неисправных налогоплательщиков. Вырученные от размещения принудительного займа средства должны были пойти на то, чтобы изъять из обращения бумажные купюры. Однако новые внешнеполитические авантюры, связанные на этот раз с Крымской войной, не позволили сделать намеченное. Все собранное для реформы растратили на обеспечение военных действий .
В итоге государственные ассигнации заменили на банкноты, но восстановить их размен на полноценную монету так и не удалось. Банкноты получили принудительный курс, окончательно превратившись тем самым в обычные ассигнации, только выпускаемые не казной, а Австрийским банком. В ходе Крымской войны лаж по отношению к серебряной монете доходил до 46% .
Характерно, что существенным фактором расстройства финансов (как в эти годы, так и впоследствии) являлось помимо войн и революций само государственное устройство монархии, полностью пренебрегающее спецификой населявших ее народов.
Например, венгры, недовольные наметившимися после поражения революции централизаторскими усилиями Вены, прибегали к отказу от уплаты налогов. В 1861 г. их пришлось принуждать к выполнению своих обязательств силой.
Если же с кем-то удавалось найти компромисс, то и он служил причиной очередного обострения финансовых проблем. Например, в 80-е гг. для того, чтобы ублажить польских
525
политических лоббистов, австрийское правительство начало строить в Польше за счет государственной казны дорогие и неэффективные железные дороги под предлогом неких стратегических соображений.
Совсем иная история имела место в Далмации, где как раз не могли построить нужную железную дорогу. Но и этот случай ярко демонстрирует остроту экономико-политических проблем монархии.
Далмация после установления в 1867 г. австро-венгерского дуализма (подробнее см. ниже) вошла в состав австрийской части империи. Но венгры полагали, что эта территория традиционно принадлежала короне святого Стефана, и претендовали на подчинение ее Будапешту. Соответственно для того, чтобы подкрепить свои требования, венгры находили возможность препятствовать экономическому развитию данной территории. Поскольку она была отделена от Австрии хорватскими землями, находившимися в ведении венгерской администрации, Будапешт не разрешал строить железную дорогу, связывающую Далмацию с Веной. В результате австрийские товары приходилось везти через Триест, там перегружать на корабль, который затем разгружался в далматинском порту, откуда товары опять везлись до пункта назначения по железной дороге . Столь неэффективный характер транспортировки, бесспорно, замедлял ход экономического развития.
Заметим попутно, что противоречия между различными народами, населявшими империю, осложняли не только ведение финансовой политики или строительство железных дорог. Противоречия наблюдались повсюду. Так, например, с 1867 г. венгры требовали полной свободы торговли, чтобы открыть зарубежные рынки для венгерского зерна и закупать промышленные товары за границей по умеренным ценам. Но австрийская промышленная ассоциация, опасавшаяся международной конкуренции, напротив, требовала высоких таможенных пошлин .
Все эти национальные столкновения происходили на фоне колоссального разрыва в экономической культуре различных
626
народов страны. Как можно было, к примеру, рассчитывать на какие-то общие подходы у высокоразвитых и ориентированных на свободную торговлю с германскими государствами чехов, почти половина которых к концу столетия оказалась уже занята в промышленности, и хорватов, у которых только в 1874 г. появилась возможность свободно выходить из задруги (общины) для создания своего самостоятельного хозяйства? .
Словом, задача разрешения межнациональных противоречий доминировала по отношению к задаче осуществления экономической модернизации. До тех пор пока лоскутная империя сохраняла свое существование, успешного завершения модернизационного процесса ждать не приходилось.
Но вернемся к реформам 50-х гг. Брук, назначенный министром финансов в 1855 г., попытался решить бюджетные проблемы за счет фискальной реформы (были снижены косвенные налоги, введены единый земельный и единый подоходный налог, налог на городскую недвижимость), а также приватизации. Он продал, в частности, государственные железные дороги(1). Лаж на банкноты упал примерно до 6%.
Бруку удалось также восстановить нормальные отношения с международным капиталом. Он добился, в частности, того, что правительство страны обещало после 1859 г. вести свою политику по отношению к евреям в соответствии с принятыми цивилизованными народами нормами .
В конечном счете Бруку почти уже было удалось подготовить к 1858 г. восстановление свободного размена банкнот на полноценную монету. Был введен в обращение единый серебряный гульден (флорин), состоящий из 60 крейцеров. Но
(1). Незадолго до этого (в 1854 г.) был принят закон о железнодорожных концессиях, стимулирующий частные вложения в этот вид бизнеса . Поэтому приватизация прошла удачно, хотя, как это всегда бывает в подобных случаях, многим (и самому Бруку в том числе) казалось, что от продажи государственного имущества можно было бы выручить большие суммы.
627
вскоре разразилась война с Италией, и в апреле 1859 г. финансовая реформа рухнула. Доверие к неразмениваемым банкнотам после того, как бюджет начал в очередной раз испытывать серьезные проблемы, связанные с финансированием войны, исчезло. Лаж снова начал доходить до 50% и более .
Печальной была и судьба самого реформатора, который активно склонял императора к осуществлению широкомасштабной либерализации в экономической, политической и интеллектуальной сферах. В известной мере Франц Иосиф, видевший ограниченность взятого Бахом на вооружение курса (делавшего упор на одну лишь бюрократию), начинал было склоняться к предложениям Брука. Возникла опасность модификации устраивавшей слишком многих старой системы. Поэтому деятельность Брука натолкнулась на ожесточенное сопротивление многочисленных консерваторов. Его противникам удалось втянуть реформатора в процесс о злоупотреблениях, имевших место при организации военных подрядов. Император потребовал отставки министра финансов. И хотя впоследствии невиновность Брука была доказана официальным расследованием, он в 1860 г. покончил с собой .
Бруку так и не удалось реализовать две главные идеи своей жизни. Он не сделал Триест крупнейшим портом на пути из Британии в Индию, и он не добился формирования огромного германского государства, охватывающего всю Центральную Европу. Но то, что он сумел осуществить в торговой и финансовой областях, стало одним из важнейших достижений Габсбургской империи на пути модернизации.
Усилия прогрессивно мыслящей бюрократии, направленные на то, чтобы добиться позитивных изменений в финансовой области, были продолжены в 60-х гг., когда в монархии начался процесс медленной либерализации. Посредством сложной системы ступенчатых и цензовых выборов стал формироваться Рейхсрат, который, впрочем, практически не влиял на власть имперской бюрократии. Однако продолжались преобразования в составе самой этой бюрократии, которая
Все больше демократизировалась и проникалась либеральными идеями.
В правительство на место Брука пришел Игнац фон Пленер - выходец из средних слоев населения монархии. Это был уже не столько националист с глобальными идеями германизации Европы, сколько типичный бюрократ с либеральным менталитетом, сформированным в годы, предшествовавшие революции. Сам он не участвовал в политической деятельности, благодаря которой наверх пробились многие яркие фигуры того времени, но жестко отстаивал принципы либерализации, находясь непосредственно на вверенном ему административном посту.
Наверное, Пленер как государственный деятель может уже считаться одним из типичных реформаторов-технократов, которых в изобилии дал нам XX век. Он похож в данном смысле и на Егора Гайдара, и на Лешека Бальцеровича, и на Эрнана Бучи. В нем уже нет никакой романтики XVIII-XIX веков, никакого «реформаторского аристократизма», присущего Тюр-го, Штейну или Гарденбергу, никакого авторитарного напора, отличавшего Иосифа или Наполеона.
Начало 60-х гг. было периодом зарождающегося, сравнительно ограниченного австрийского конституционализма, и Пленер оказался вполне адекватен этой системе. Он настаивал на том, что вся финансовая деятельность монархии должна быть поставлена под контроль органа представительной власти, каковым очень трудно было стать выстроенному в соответствии с интересами монарха и бюрократии Рейхсрату.
Тем не менее благодаря деятельности Пленера император обещал не повышать налоги и не прибегать к новым займам
629
без согласия Рейхсрата . Австрийская империя приближалась к той весьма ограниченной, но все же реально существовавшей системе общественного контроля за финансами, которая функционировала во Франции при Наполеоне III. Но даже демократизация управления финансами не смогла обеспечить решение стоящих перед страной проблем модернизации, поскольку ответственные политики, готовые к непопулярным решениям, все еще оставались в меньшинстве, а общество не было способно к осуществлению реального контроля.
В первой половине 60-х гг. история 50-х повторилась на удивление точно. Пленер сумел резко сократить государственные расходы. В частности, военный бюджет уменьшился с 1860 по 1863 г. на треть , что улучшило состояние государственного бюджета в целом. Добиться такого результата в то время было особенно трудно, поскольку монархия теряла свои наиболее доходные земли. Ломбардия и Венеция отошли к новообразованному Итальянскому королевству (заметим, что Бельгия уже была потеряна значительно раньше), тогда как слаборазвитые территории оставались в составе Австрийского государства (впоследствии монархия на свою голову установила контроль еще и за Боснией и Герцеговиной).
Тем не менее - в третий уже раз - временная стабилизация финансов, достигнутая за период политического успокоения, обеспечила значительное снижение лажа. Но в 1866 г. война с Пруссией нанесла очередной удар по государственному бюджету. Правительство не придумало ничего лучшего, нежели вновь прибегнуть к эмиссии государственных ассигнаций, от которых обещали навсегда отказаться ровно за полвека до этого.
В результате всех этих с удивительным постоянством возобновлявшихся финансовых авантюр такие важные модерни-зационные действия, как аграрная реформа, сопровождающаяся быстрой концентрацией капиталов, а также либерализация внутренней и внешней торговли, не могли в полной мере быть эффективно использованы национальной экономикой.
630
Требовались новые политические толчки для ускорения хода экономических процессов.
Внутри страны либеральные политические силы такой толчок обеспечить не могли. Хотя 50-60-е гг. были периодом максимально возможного для того времени развития либерализма, в целом либералы все еще оставались в меньшинстве.
Весьма характерной в этом плане была широкая дискуссия, возникшая в 1865 г. в связи с имевшими место очередными предложениями о вступлении в Германский таможенный союз. Либералы говорили о том, что австрийцы, созревшие для конституционного управления, созрели и для того, чтобы самостоятельно решать, какие товары им покупать и продавать. На это их оппоненты возражали, что они не могут голосовать за изменения, которые, пожалуй, и принесут плоды в далеком будущем, но в ближайшей перспективе послужат разрушительным целям и гибели нынешнего поколения . Понимания того факта, что реформы нужны не когда-нибудь в отдаленном будущем, а именно сейчас, у представителей австрийской общественности в 60-е гг. не было, так же как за полвека до этого не было понимания у императора Франца.
Неудивительно, что в подобной ситуации экономическое отставание монархии от ее более развитых соседей только усиливалось. Если в 1800 г. ВНП на душу населения в Западной Европе был на 7% выше среднеевропейского, а в Габсбургской империи - на 5% ниже, то в 1860 г. разрыв качественным образом увеличился. Теперь уже ВНП в Западной Европе был на 150% выше среднеевропейского, тогда как для монархии данный показатель был столь же нерадостным, как и раньше: минус 7% .
«ЗЕМЛЯ ФРАНЦА ИОСИФА»
Важнейший политический перелом, повлиявший на экономические процессы, произошел в истории Австро-Венгрии
631
в 1867 г., причем пришел он извне. После сокрушительного военного поражения, нанесенного Пруссией, консервативные силы должны были уступить.
Держава приняла новую форму дуалистической монархии. Австрия и Венгрия стали фактически самостоятельными государствами, объединенными, правда, одной короной, единой валютной системой и совместным ведением некоторых государственных дел (только с этого момента можно было в полной мере говорить об Австрийской монархии как об Австро-Венгрии). Как в австрийской части страны, получившей название Цислейтании, так и в венгерской, именовавшейся Транслейтанией, установились конституционные системы. Правительства стали нести ответственность перед парламентами. Правда, демократической системой это все можно было назвать лишь с большой долей условности из-за постоянных демаршей славян. В частности, чехи постоянно бойкотировали работу Рейхсрата. А временами, когда власть делала какое-то движение в их сторону, к бойкоту прибегали немецкие депутаты.
В Цислейтании такого рода движения в сторону славян были не случайны. Монархия уже в начале 60-х гг. потеряла всякое влияние в Италии, а с возникновением Германской империи стало ясно, что немецкий национализм окончательно победил, причем победа эта была достигнута отнюдь не на базе Габсбургской державы. Нужно было искать принципиально новую философию существования монархии, определявшую в том числе и ее экономическое бытие. Даже взгляды Брука теперь выглядели устарелыми.
В феврале 1871 г., через 14 дней после провозглашения Германской империи, Франц Иосиф назначил премьер-министром графа Карла Гогенварта. Его правительство, вдохновлявшееся идеями бывшего тюбингенского профессора(1) экономиста и социолога Альберта Шеффле, занявшего в нем пост
(1). Шеффле лишился своей кафедры из-за того, что был решительным противником усиления Пруссии. В Вене он нашел поддержку своих взглядов и приложение своим силам.
632
министра торговли, попыталось предпринять дальнейшие шаги в плане либерализации и превращения монархии в федерацию. Скорее всего, реализация данного плана была бы оптимальным путем для ускорения процесса модернизации, однако немецкая часть населения империи испугалась усиления роли славян: в частности, расширения избирательных прав и введения ставшего впоследствии привычным для многих многонациональных стран правила, согласно которому чиновники должны говорить сразу на двух языках. А потому Франц Иосиф решил на время прекратить всякие экспериментирования в данной области (1).
Хотя внутри как Австрии, так и Венгрии острые национальные проблемы сохранялись из-за неурегулированности
(1). Очередной сдвиг в сторону учета интересов славян наметился уже в 80-х гг. при министерстве графа Тааффе. Однако преобразования этого времени в основном сводились к интернационализации австрийской бюрократии, в которую вошло много чехов и поляков. Тааффе оставил централист-скую имперскую систему в основном прежней, устранив лишь из нее чисто немецкий дух. Федерализация монархии так и не произошла.
Интересно, что в Венгрии в это время события развивались противоположным образом. Несмотря на то что венгры также составляли «у себя дома» меньшинство, там шла активная мадьяризация национальных окраин. Но результат получился точно такой же. Власть Будапешта в конечном счете рухнула.
Империя в принципе была нежизнеспособным образованием, вне зависимости от того, насколько эффективные формы осуществления модернизации применялись в том или ином месте в то или иное время. Впрочем, нельзя исключить того, что в случае более быстрой перестройки монархии на федералистский лад на рубеже XIX-XX веков ее последующий распад не привел бы к губительным внешнеторговым войнам между ее «наследниками».
633
положения чехов, хорватов, словаков и других народов(1), да и австро-венгерские отношения были далеки от идеала, новая политическая реальность оказалась все же благоприятна для экономического развития.
Последовали первые успешные попытки стабилизации финансов. В Австрии министр финансов Брестель вынужден был, правда, для этого пойти на дефолт и принудительно конвертировать государственный долг в новые обязательства. В Венгрии финансовая ситуация с самого начала функционирования системы дуализма оказалась несколько лучше, поскольку в ходе заключения компромисса 1867 г. мадьярам удалось повесить большую часть государственного долга на Цислейтанию .
Однако, какие бы сложности ни сопутствовали стабилизации финансов, у страны появился шанс ускорить свое экономическое развитие. Акционерные общества в этой благоприятной ситуации начали расти как грибы. Если в 1867 г. их всего было 154, то в одном лишь 1869 г. возникло 141 новое акционерное общество, а в 1872 г.- целых 376 . Улучшалось и техническое оснащение экономики благодаря энергичному вложению частных капиталов. Например, в венгерском сельском хозяйстве вместо 194 паровых машин, функционировавших в 1863 г., к 1871 г. имелось уже 3000 подобных агрегатов. А перед мировой войной уже 90% всей молотьбы в Венгрии было механизировано . Будапешт стал крупнейшим мукомольным центром Европы, да и другие отрасли экономики начали быстро развиваться.
(1). Как отмечал известный американский экономист Р. Дорн-буш, соглашение между Австрией и Венгрией покоилось в значительной степени на следующем прагматическом соображении: «Вы там присматривайте за своими славянами, а мы у себя присмотрим за своими» . Любопытно, что примерно такую же оценку положения дел в империи дал намного раньше И. Сталин .
634
По оценке" экспертов, период с 1867 по 1873 г. (называемый часто «семью жирными годами») был периодом самого быстрого экономического развития Австро-Венгрии в XIX веке, сопоставимого по темпам с развитием ведущих европейских государств . Но тут разразился знаменитый кризис 1873 г., сопровождавшийся страшным венским биржевым крахом («черная пятница» 9 мая 1873 г.)(1).
В течение следующих пяти лет число банков в стране сократилось более чем в два раза. Спекулянты требовали от правительства осуществить очередную денежную эмиссию для того, чтобы «спасти» экономику. Однако министр финансов Депретис сумел проявить твердость, понимая, что в основе нормально работающей экономики находится стабильная денежная система, а вовсе не капиталы спекулянтов. Тем не менее бюджетный дефицит после кризиса оставался серьезной проблемой австрийских финансов.
Аналогичная ситуация сложилась и в финансах венгерских, хотя у Будапешта были лучшие стартовые условия. Еенг-ры не любили платить налоги, но расходы осуществлять все же приходилось. В итоге бюджетный дефицит достигал порой четверти всех государственных доходов. Министру финансов Венгрии Кальману Шеллю удалось сократить дефицит больше чем наполовину, но полной стабилизации он так и не сумел обеспечить . Соответственно наметившийся уже было как в австрийской, так и в венгерской экономике быстрый рост стал притормаживаться.
Выйти на рубежи, достигнутые к моменту кризиса, стране вновь удалось лишь в 1881 г. Однако вскоре после небольшого подъема (в 1883 г. экономический рост составил более 10%) вновь последовала депрессия. И это неудивительно. Бюджет конкурировал с реальным сектором экономики за деньги инвесторов. То, что попадало в казну, уже не попадало на столь нуждающиеся в инвестициях предприятия . Кроме того, негативно сказывалось и недоверие населения к бумажным деньгам.
В течение еще примерно четверти века после возникновения дуалистической монархии сохранялся лаж бумажных денег по отношению к золоту в среднем на уровне 18%. Тем самым фактически постоянно воспроизводилась финансовая нестабильность.
Несмотря на то что полноценная монета теоретически в природе существовала, «с 1857 г.,- как отмечал И. Кауфман,- только покупательная сила бумажного гульдена была важна для каждого австрийского жителя, потому что только они одни у него имелись» . Полноценная монета, как всегда бывает в подобных случаях, уходила из обращения. Ее предпочитали использовать только для накопления. Торговать же приходилось на «бумажки», в стабильности которых никто не был уверен.
Разговоры о необходимости осуществления преобразований постоянно велись, но долго не приводили ни к каким результатам. Как и всякая страна, проходящая через модернизацию, Австрия безуспешно пыталась найти свой собственный австрийский путь. «Австрийские защитники серебра, биметаллизма и "осторожности" полагали,- с иронией отмечает современник этих событий И. Кауфман,- что всемирный опыт для них не писан, что Австрия должна сказать свое новое слово и пойти новым путем, который в Австрии искали, но не нашли» .
Относительно стабилизировать австрийский бюджет и обеспечить его профицит удалось только в 1889 г. новому министру финансов, поляку Юлиану Дунаевскому (в значительной степени посредством повышения налогового бремени)(1).
(1). Дунаевский являлся профессором Краковского университета и ярким представителем так называемой краковской политической доктрины. Данная доктрина была сформулирована в интеллигентских кругах Кракова - этого крупнейшего на территории монархии польского города - после преобразования государства, осуществленного в 1867 г.
636
На этой основе после длительных переговоров с венгерским правительством, которому примерно к этому же времени тоже удалось стабилизировать финансы, в 1892 г. была осуществлена денежная реформа. Скомпрометировавший себя гульден (флорин) был заменен кроной (в Венгрии - короной, теоретически считавшейся самостоятельной денежной единицей). Крона (корона) подлежала размену на золото, а потому должна была стать стабильной валютой. Центральный банк страны еще с 1878 г. находился под совместным управлением Австрии и Венгрии, что, бесспорно, способствовало нормальному проведению денежной реформы .
Таким образом, только спустя сто лет после того, как в Габсбургской монархии впервые ощутили проблемы, связанные с расстройством денежного обращения, страна получила действительно стабильную финансовую систему. Такого длительного периода дезорганизации не знали ни Франция, ни Германия, хотя в отдельные относительно короткие периоды своей истории эти страны испытывали связанные с инфляцией неурядицы даже более остро, чем австрийцы,.
Финансовая трагедия Габсбургской монархии имеет, бесспорно, конкретные политические причины, вызванные, как уже отмечалось выше, войнами, революциями и противоречиями населявших ее народов. Но в целом, наверное, нельзя не отметить и важнейший экономический фактор, повлиявший на беспрецедентную для Западной Европы длительность нестабильности в монетарной и бюджетной сферах.
Только развитая динамичная экономика заставляет власти проводить серьезные реформы и дает возможность преодо-
(1).Суть краковского подхода состояла в обосновании необходимости мирного развития польских земель в составе Австро-Венгрии. Неудивительно, что сторонники данной доктрины делали успешную карьеру в составе австрийской бюрократии, примером чего является деятельность Дунаевского и осуществленная им финансовая стабилизация .
637
левать трудности. До проведения аграрной реформы, а точнее, до сложившейся лишь после возникновения дуалистической монархии благоприятной общей экономико-политической ситуации, у монархии не было по-настоящему серьезных стимулов решать важные для народного хозяйства проблемы.
Общее отставание от западных соседей обусловило и отставание финансовое. Слишком долго монархия с упоением занималась расширением границ и поддержанием порядка среди своих старых и новых подданных, но не воспринимала экономику как сферу поистине приоритетную. Традиционные ценности доминировали в сознании правящей элиты, не давая пробиться ценностям рыночной эпохи. Носители же новых ценностей были слишком малочисленны и безвластны для того, чтобы серьезно повлиять на развитие событий.
Характерно, что даже в целом успешно осуществленная реформа 1892 г. приняла буквально анекдотическую форму, а потому в полной мере так и не могла считаться завершенной вплоть до Первой мировой войны и до самой гибели монархии.
Дело в том, что у австрийской и венгерской половин дуалистической монархии были принципиально различные подходы к вопросу о том, нужно ли обеспечивать размен новых банкнот на золото. Венгры однозначно выступали за размен. Австрийцы же не считали таковой необходимым, ориентируясь, очевидно, на возможность проведения Австро-Венгерским банком более экспансионистской кредитно-денежной политики, нежели та, которая доступна Центробанку в условиях существования золотого стандарта. «Странное, противоречивое и неопределенное положение,- отмечал И. Кауфман,- создалось в результате того, что правительство не желало идти против настроений публики австрийской половины монархии, которая вопреки желаниям венгерской половины монархии ни за что не желала возобновлять металлических платежей» .
В 1892 г. денежная реформа должна была быть проведена следующим образом. Бумажные деньги выкупались Австро-Венгерским банком на треть за серебряные монеты, на две
638
трети за банкноты, обеспеченные золотом. Естественно, при подобных условиях реформы банкноты должны были размениваться на золото. Однако в 1899 г. от размена отказались. Спустя четыре года в австрийский парламент поступил от правительства законопроект о восстановлении размена. Он пролежал там три года без движения и был наконец взят правительством обратно . В результате вопрос так и не был решен законодательно, хотя относительная стабильность финансов все же позволила обеспечить доверие к кроне и нормальное экономическое развитие вплоть до самого начала Первой мировой войны.
Фактически только после стабилизации финансов в Габсбургской монархии были обеспечены все необходимые экономические условия для ускорения модернизации: свободный рынок товаров и рабочей силы, стабильная денежная система, наличие крупных национальных и иностранных капиталов. То, что Франция и Германия в основном имели уже к середине XIX столетия, Австро-Венгрия приобрела лишь к его концу.
Но и в эту эпоху модернизация осложнялась нерешенностью национальных проблем, по-прежнему остававшихся серьезным тормозом для развития, а впоследствии определивших крах монархии и страшную дестабилизацию ее почти уже было нормализовавшейся экономики.
Кроме того, в экономике после кризиса 1873 г. наметились и консервативные тенденции, связанные с резким усилением регулирующей роли государства. Как и в Германии, экономический кризис в Австро-Венгрии воспринимался широкими слоями населения в качестве свидетельства краха либерализма. «Крах изменил не вызывавшую ранее сомнений веру в то, что свободный рынок обеспечит рост и процветание всему обществу,- отмечал П. Джадсон.- Самые различные группы, представлявшие широкий спектр интересов, требовали теперь правительственного вмешательства и гарантирования экономического выживания» .
Характерно, что даже среди австрийских либералов (причем в большей степени, чем среди либералов германских) на-
639
метились совершенно новые тенденции. Значительная часть сторонников свободной торговли начинала сдвигаться влево, что, собственно, и неудивительно. Австрийский либерализм развивался на бюрократической основе, на основе временных интеллектуальных увлечений аристократии и чиновничества, а не на фундаменте осознанных интересов широкого слоя предпринимателей, которого в тот момент в стране еще не было. Поэтому полученный от кризиса шок и перемена моды на идеологию практически поставили крест на либерализме как таковом.
Либералы фактически переставали быть в эту эпоху настоящими либералами. Например, в так называемой Линц-ской программе 1882 г., выражавшей настроения части либеральной общественности, содержались отказ от опоры на ценности индивидуализма и прямое требование осуществить национализацию железных дорог, создать национальную систему социального страхования и т.д. . Вряд ли можно говорить о сторонниках национализации как о либералах(1).
В подобной интеллектуальной обстановке Габсбургская монархия явно начала копировать германский опыт усиления государственного вмешательства, который Вене казался вполне пригодным для выхода из кризиса.
(1). В Линцской программе содержался еще один важный в экономическом плане аспект. Ее авторы, обеспокоенные тем, что немцы теперь совершенно теряются в славянской массе Цислейтании, предлагали отделить в той или иной форме Галицию, Буковину и Словению (но не Чехию, где был велик германский элемент) от Австрии как таковой. Оставшаяся территория организовывалась как чисто германское государство и вступала в таможенный союз с Германской империей. Связь с Венгрией должна была в этой модели поддерживаться только посредством личной унии через императора . Таким образом, в новых условиях восстанавливались идеи, которыми руководствовался в своей деятельности еще Брук.
640
В первую очередь национализировались железные дороги, созданные ранее с широким использованием частного капитала(1), но оказавшиеся после кризиса в трудном положении. К 1879 г. в Цислейтании было построено более 11 тыс. км железных дорог, причем сделал это в основном частный капитал (лишь 950 км приходилось на долю правительства). На протяжении следующего десятилетия государство национализировало 6600 км, и его доля в железнодорожном сообщении составила к 1890 г. почти треть. В дальнейшем только порядка 20% стальных магистралей, располагавшихся на территории Австрии и Богемии, осталось в руках частного сектора .
В обеих частях Габсбургской империи резко увеличивались расходы на вооружение, развитие транспорта, социальные нужды(2) и поддержку слаборазвитых регионов. Государственные расходы были велики уже в конце XIX столетия, но в 1901 г. правительство приняло широкомасштабную программу инвестирования в железнодорожное строительство, общественные работы, сооружение разного рода зданий, телефонных и телеграфных линий. Все это требовало дополнительного капитала, который можно было добыть только посредством осуществления налоговых изъятий у частного сектора, а также при помощи государственных займов .
Отказ от либерализации во внешнеэкономической сфере привел к построению новых таможенных барьеров. Первый
(1). Особую активность в этом деле проявлял ротшильдовский Kreditanstalt, как бы выполнявший в Австро-Венгрии функции французской компании Credit Mobilier. Но масштабы деятельности Ротшильдов были несопоставимо более скромными нежели масштабы деятельности братьев Перейра.
(2). В 1883-1888 гг. была принята серия законов, вводящих систему социального обеспечения. Устанавливались механизмы страхования от несчастных случаев и страхования по болезни. Кроме того, была ограничена продолжительность рабочего дня.
641
протекционистский тариф был принят практически одновременно с германским - в 1879 г. Но затем австрийцы еще дважды повышали уровень таможенных пошлин - в 1882 и 1887 г. Наиболее жесткой была защита продукции металлургии и текстильной промышленности .
Согласно таможенному режиму 1887 г. защитные пошлины устанавливались на уровне в среднем 15-30% от стоимости товаров. Правда, в 1891 г. по соглашению с Германией произошло снижение тарифов примерно на четверть, но и после этого протекционизм оставался достаточно сильным, особенно в отношении стран, с которыми не было соответствующих соглашений .
Активными сторонниками усиления протекционизма в сфере сельского хозяйства стали венгерские помещики. Они занимали положение, аналогичное положению германских юнкеров из восточной Пруссии. Долгое время их латифундии были конкурентоспособными и венгры придерживались идей свободной торговли, но по мере того, как усиливалась конкуренция со стороны заокеанского зерна и мяса, помещики начинали активно лоббировать повышение таможенных пошлин. После 1895 г. они получили возможность продавать зерно на 60-80 крон за тонну дороже цен, установившихся на мировом рынке. Характерно, что такой аграрный протекционизм не поддержал отечественного производителя, а лишь пополнил карманы помещиков. Еще недавно столь быстро развивавшееся аграрное производство в Венгрии стало сворачиваться .
После 1907 г. разразилась таможенная война Венгрии с Сербией, связанная именно с протекционизмом в области цен на аграрную продукцию. В первую очередь подобная политика подорвала не положение сербских крестьян, а высокоразвитый мукомольный бизнес Будапешта, который из-за роста цен на зерно начал постепенно терять свои сравнительные преимущества в международной торговле . «Третьим радующимся» в этой истории оказалась Германия, сумевшая перехватить у Венгрии часть торговых контактов с Сербией .
642
Итак, протекционистская политика венгерского правительства практически уже не отличалась от политики правительства австрийского, хотя еще недавно венгры были значительно большими либералами. Теперь же подъем своей промышленности они видели лишь в свете усиления мер по защите отечественного производителя. Более того, они даже сильнее австрийцев были ориентированы на поддержку своих, поскольку конкуренты из западной части Австро-Венгрии оказывались технически оснащены лучше, обладали большим опытом и усиливали свою экспансию на венгерский рынок, не отделенный после либеральных реформ 50-х гг. никакой таможней.
После кризиса, разразившегося в 1900-1903 гг., среди представителей венгерской мелкой и средней буржуазии (их позицию, в частности, отражал муниципалитет Будапешта) стали появляться требования снова отделить Транс-лейтанию от Цислейтании таможенными барьерами, т.е. возродить ситуацию, имевшую место еще до реформы Брука. Впрочем, крупный венгерский бизнес (представленный торгово-промышленной палатой), заинтересованный в сохранении рынка сбыта на территории всей империи, не склонен был к подобному радикализму . Тем не менее следует отметить, что уже в настроениях значительной части венгерских производителей начала века просматриваются те черты, которые приняла экономика после распада империи Габсбургов, когда жесточайший протекционизм маленьких государств - наследников монархии фактически парализовал международную торговлю в Центральной и Восточной Европе.
Новая таможенная политика в условиях увлечения государственным регулированием дополнялась политикой налоговой. С 1881 г. в Венгрии начала применяться практика освобождения от налогов (на 15 лет) целого ряда национальных предприятий - тех, которые оборудовались новой техникой, выпускали новые изделия и т.д. В 1890 г. на свет появился закон о предоставлении субсидий и беспроцентных кредитов вновь создаваемым предприятиям, согласно которому до тре-
643
ти необходимого предпринимателю капитала можно было получить из бюджета. Тем не менее масштабы государственного вмешательства в экономику были тогда еще не столь велики, как во второй половине XX столетия. В период с 1900 по 1914 г. бюджетные субсидии в капитале акционерных обществ составляли в целом лишь 5,9% .
Наконец, следует отметить и происходившее под покровительством государства усиление частномонополистическо-го регулирования. В стране всячески поощрялась картелиза-ция тяжелой промышленности (особенно угледобычи, горнодобывающей индустрии, металлургии). В частности, в Венгрии первый картель возник в 1879 г., а к началу XX столетия картели просто росли как грибы. В целом же их число в маленькой Венгрии перед Первой мировой войной превысило сотню. В более развитой экономически австрийской части монархии, естественно, и картелей было больше. К 1913 г. их уже насчитывалось более двух сотен .
«Нет сомнения,- отмечал Н. Гросс,- что различные формы промышленной организации, возникшей уже в 1840-х гг., а также картелизация, имевшая место уже ближе к концу столетия, в Австро-Венгрии имели более всеобъемлющий характер, чем даже в Германии» . Причем в Габсбургской империи проблема для развития экономики состояла не только в масштабах картелизации, но и в тех подходах, которые бизнес применял для извлечения сверхприбылей.
В отличие от Германии, где концерны, применявшие принцип вертикальной интеграции, часто формировали единую технологическую цепочку от первой стадии до выпуска конечного продукта, что способствовало развитию производства, австрийский бизнес предпочитал ограничиваться картелями, построенными по принципу интеграции горизонтальной. Каждый картель был заинтересован в установлении максимально высоких цен, поскольку за дальнейшую переработку продукции «отвечали» уже другие хозяева.
Особенно активно могли пользоваться возможностью установления монопольно высоких цен картели, созданные на
645
алах Венгрии, наиболее картелизированные отрасли хозяйства - угольная и горнодобывающая - развивались медленнее, чем, скажем, легкая (текстильная, швейная, кожевенная, целлюлозно-бумажная) и пищевая (мукомольная, сахарная), ставшие, по сути, источником быстрого развития венгерской экономики. Доля пищевой промышленности составляла (несмотря на некоторое снижение) почти 40% в венгерской экономике предвоенного периода. Темпы роста легкой промышленности доходили в начале XX века почти до 15% в год (правда, надо учесть, что эта отрасль стартовала с довольно низкого уровня). Ничего подобного в тяжелой индустрии Венгрии не наблюдалось .
Однако, как часто бывает в подобных случаях, вину за высокие цены и медленное развитие тяжелой индустрии свали---вали с больной головы на здоровую. Во всех бедах стали винить таможенный союз Цислейтании и Транслейтании. Усилилась направленная против таможенного союза пропаганда, и это стало в конечном счете одним из факторов дальнейшего усиления протекционизма .
Словом, дело в этом плане обстояло даже хуже, чем в Германии. Еще один пример большей степени государственного вмешательства австрийского государства по сравнению с германским - налогообложение корпораций. Уже начиная с 1880-х гг. эти налоги были очень тяжелыми, однако государство продолжало их повышать. По этой причине положение акционерных обществ резко ухудшилось в 1898 г. Доля общей выручки австрийских корпораций, поступавшая в распоряжение государства, примерно в два-три раза превышала долю выручки, изымаемой собственным правительством у германских корпораций (хотя и там налоговое бремя было нелегким). Таким образом, в Австро-Венгрии меньше были стимулы для создания этой наиболее перспективной формы промышленной организации.
Акционерные общества формировались медленно, с большим опозданием как по отношению к Германии, так и по отношению к другим развитым странам мира. Например, в 1907 г. в Германии насчитывалось в восемь раз больше корпораций,
646
чем в Австрии, и даже в сравнительно не столь уж развитой России акционерных обществ было в три раза больше, нежели в дуалистической монархии. О таком же отставании говорят и данные о распространенности ценных бумаг. В 1910 г. в Австрии бумаги промышленных и железнодорожных компаний составляли всего ничтожные 2,3% от всего объема фондового рынка. То есть по большей части циркулировали бумаги государственные и обязательства финансовых институтов. В то же время в Англии и в США промышленные и железнодорожные бумаги составляли львиную долю рынка - 63%, в Германии - 29%, во Франции - 16%, в Италии и Румынии - более 20%.
В дополнение к налоговым проблемам акционерные общества в своем развитии сталкивались еще и с серией чисто административных проблем. Получение прав на создание корпораций было связано с определенными ограничениями. В частности, требовалось соблюдать поставленные государством условия. До 1899 г. свободное инкорпорирование в Австрии вообще не применялось, на все приходилось спрашивать разрешения чиновника. Но даже в начале XX века, когда ограничительная практика в основном ушла в прошлое, продолжали все же действовать некоторые ограничения в отдельных сферах. В общем, Австрия в этом плане отстала от Германии примерно на полстолетия, а от Франции - на три с лишним десятка лет .
Медленное инкорпорирование вступало в противоречие с потребностью австрийских компаний в капитале. Выход из положения был только один. Большую роль (даже по отношению к Германии) в крупной австрийской промышленности стали играть коммерческие банки. Они налаживали тесные связи с реальным сектором экономики и устанавливали свой контроль над работающими в нем предприятиями.
В банковской сфере, в отличие от реального сектора экономики, централизация капитала была весьма значительной. В 1913 г. десять венских банков контролировали 67% всей кредитной сферы Цислейтании . Получалось, что промышленность в значительной степени зависит
647
от кредитной сферы, а вся кредитная сфера управляется узкой группой венских банкиров. Подобное положение дел резко ограничивало действие конкурентных рыночных сил, особенно если учесть нараставшие в стране протекционистские тенденции.
Доминирующее положение венской финансовой олигархии определялось не только экономическими причинами и не только тем, что Вена была старейшим и богатейшим центром аккумулирования капитала. Вена была столицей, из которой осуществлялось управление всеми процессами, протекавшими на территории империи. Поэтому большое значение для бизнеса имели также многочисленные личные связи банкиров с правительственными чиновниками, с армейским командованием и в целом с административной машиной монархии . В данном смысле механизм концентрации экономической власти в столице Австро-Венгрии очень напоминает механизм концентрации экономической власти в сегодняшней Москве. В государствах с меньшим, нежели в России и Австро-Венгрии, значением бюрократического аппарата бизнес оказывается меньше ориентирован на столичные круги.
Возможности Вены выходили далеко за пределы Цислейтании, несмотря на существование дуализма. Весьма характерным и далеко не единственным примером, показывающим, как работал крупный австрийский бизнес на практике, является случай, происшедший в районе угледобычи, находившемся на юго-востоке Карпатских гор.
Австро-Венгерская государственная железнодорожная компания, имеющая свою штаб-квартиру в Вене, владела крупными угольными шахтами. Вся территория, прилегающая к этим шахтам, была закрыта для конкурирующего бизнеса, желающего искать новые месторождения угля. Однако через некоторое время неподалеку от данного региона был открыт очередной угольный бассейн, который, казалось бы, мог стать объектом для разработок конкурентов. Но не тут-то было.
Когда небольшая группа венгерских предпринимателей средней руки, не имеющая серьезных связей в верхах, попыталась
648
приобрести у крестьян земли для осуществления разработок угля, местная администрация задержала их поверенного, а затем просто выгнала его из этого района. Через некоторое время Австро-Венгерская государственная железнодорожная компания по дешевке сумела приобрести земли и в этом угольном бассейне (1).
Данный пример относится к деятельности государственного капитала (кстати, он хорошо показывает, каким образом этот неэффективно работающий капитал мог выживать в конкурентной борьбе), но практически так же работали и венские банки, зачастую не оставлявшие конкурентам возможностей для нормальной работы в промышленности.
Получалось, что инвестирование в промышленность зависит от доброй воли венских банкиров, а не от объективных рыночных возможностей. Но с этой доброй волей дело после кризиса 1873 г. обстояло плохо. Несмотря на ограниченность общего числа кредитных институтов, банки не стали развиваться как универсальные, т.е. занимающиеся самыми разными видами финансовых операций. Они боялись вкладывать в бизнес крупные денежные суммы на длительный период времени. Банки предпочитали заниматься краткосрочным кредитованием, опасаясь, что очередной кризис вызовет отток вкладов и концы с концами опять не сойдутся.
Венские банки, как правило, отбирали для сотрудничества благополучные фирмы с хорошими рыночными перспек-
(1). Подобная деятельность венского капитала была одной из важнейших причин ускорения распада империи. Местный бизнес не просто видел в венцах конкурентов. В рядах национальных элит, проигрывающих столице конкурентную борьбу, формировалось представление о том, что национальные богатства выкачиваются в Вену. Единственным способом борьбы с такого рода ограблением народа представлялось обретение независимости. Конкуренция элит и социальный конфликт переводились в форму конфликта национального, а идея борьбы активно подхватывалась широкими народными массами.
649
тивами, у которых естественные трудности, возникающие на первоначальном этапе деятельности, остались уже позади. Им предоставлялась кредитная линия на один, два или три года. Если у данной фирмы дела все это время шли благополучно, банки расширяли масштабы сотрудничества или даже содействовали слиянию нескольких таких фирм в единую акционерную компанию, естественно, стремясь при этом оставить контроль за собой.
К 1914 г. девять крупнейших венских банков контролировали 53% капитала австрийских акционерных обществ, в том числе73% капитала горнодобывающей и мукомольной промышленности, 80% капитала в сфере производства сахара и почти 100% капитала в машиностроении, металлургии и военной индустрии . Похожая ситуация сложилась и в Венгрии. Пять ведущих банков Будапешта контролировали 47% промышленного капитала страны. При этом 55% акций самих венгерских банков принадлежало иностранному капиталу - в основном все тем же венским банкирам . Контроль Вены оказывался поистине всеобъемлющим.
Но при всем при этом банки не смогли стать хотя бы в какой-то степени источником венчурного капитала. Риск они брать на себя не хотели. Такого рода финансовая структура, как французский Credit Mobilier, в Австрии возникнуть не смогла. В свое время Исаак и Эмиль Перейра попытались закрепиться в Австрии, используя для этого (как они делали повсюду) личные связи с сильными мира сего. Но братья проиграли конкурентную борьбу за симпатии австрийской бюрократии банкирскому дому Ротшильдов и вынуждены были в конечном счете ретироваться.
Ротшильды в Вене сполна отыгрались за поражение, которое постигло их в Париже, и созданный ими в 1855 г. банк Kreditanstalt надолго стал ведущим финансовым институтом страны. Когда этот банк только появлялся на свет, ажиотаж, с ним связанный, был практически таким же, как ажиотаж, вызванный деятельностью братьев Перейра во Франции. Все хотели разбогатеть на его ценных бумагах. Накануне открытия
650
подписки на акции люди дежурили всю ночь перед банком, греясь от холода у жаровен, в надежде приобрести как можно больше ценных бумаг .
В принципе Kreditanstalt должен был превратиться в австрийский аналог Credit Mobilier, поскольку идея братьев Пе-рейра, несмотря на их поражение в данной конкретной схватке, все же овладевала умами крупнейших бизнесменов. Но Австрия в тот момент еще не имела такого уровня развития, как Франция, а затем подоспел кризис 1873 г., и дело у банка не слишком заладилось.
Министр финансов Эмиль Штейнбах, видя подобное положение дел, открыто критиковал австрийские банки за их неготовность идти навстречу промышленности, что было особенно заметно на фоне успешной деятельности германских банков, добившихся определенных результатов на рубеже столетий . Однако словами делу помочь было невозможно, коли государственная политика позволяла банкирам хорошо зарабатывать, практически ничего не делая для развития реального сектора экономики. Даже снижение учетной ставки Центральным банком не могло помочь в ситуации всеохватывающего государственного патернализма. Учетная ставка в Австрии была ниже, чем, скажем, в Германии, но монополизировавшие кредитную сферу венские банки устанавливали для заемщиков процент, даже более высокий, чем у северного соседа . Картель позволял заказывать музыку тому, кто его создал.
Получалось, что в ряде перспективных отраслей нехватка капитала была просто катастрофической. Предприниматели, видевшие хорошие перспективы развития своего бизнеса, но не имевшие денег, заключали с банками столь невыгодные соглашения, что, скажем, в текстильной промышленности многие фирмы работали скорее на банкиров, чем на самих себя .
Другим весьма характерным примером отношений, сложившихся в Австро-Венгрии между банками и промышленностью, стало развитие сахарной промышленности в 80-90-х гг. в Богемии и Моравии. Оно было описано Рудольфом
652
значительно раньше своего южного соседа, имела меньше факторов, дестабилизирующих политическую и экономическую жизнь, а потому еще до начала серьезного огосударствления промышленности, транспорта и внешней торговли сумела добиться больших хозяйственных успехов. Габсбургская монархия не имела такого либерального фундамента, как Германия. Ей надо было использовать прогрессивные формы организации производства, чтобы нагнать те страны, от которых она отстала. Вряд ли широкомасштабное государственное регулирование относилось к числу таковых.
Запаздывание модернизации привело к тому, что Австро-Венгрия практически не имела в XIX столетии периода чисто либерального развития в отличие от Англии, Франции и Германии. В период расцвета европейского либерализма она еще оставалась в плену своих старых финансовых проблем, а когда их удалось в какой-то степени разрешить, либерализм уже ушел в историю.
Темпы роста австрийской экономики с 1880 до 1913г. были приемлемыми: в среднем 3,6% в год, а экономики венгерской - даже еще более высокими: 4,5% . В 1898- 1913 гг. имел место даже сорокапроцентный рост реальных доходов населения . Однако для того, чтобы сократить имеющийся разрыв со странами Запада, этого было явно недостаточно. Габсбургская монархия лишь в 1904 г. (вновь после тридцатилетнего перерыва) смогла выйти на те темпы роста экономики, которые отличали самые передовые государства мира. Но для спокойного мирного развития оставалось уже совсем мало времени.
Накануне Первой мировой войны национальный доход на душу населения находился в Габсбургской монархии примерно на уровне 60% от германского уровня и 75% от французского . Если численность населения, проживавшего в то время на территории Австро-Венгрии, составляла 15,6% от размера всего европейского населения, то объем производства в Габсбургской империи был значительно меньшим - только 6,3% от объема совокупного европейского производства . Таким образом, страна
653
явно отставала даже от среднеевропейских показателей. Лучше развивались не только такие государства, как Великобритания, Германия и Франция, но также целый ряд малых стран Европы.
Еще хуже обстояло дело с накоплением капитала. Так, например, к концу XIX века общий объем сберегательных депозитов в Австрии составлял лишь порядка 10% от объема французских депозитов и не более 40% от объема германских .
Не слишком сильно изменилась за годы модернизации и структура имперской экономики. Так, если в 1869 г. на долю сельского хозяйства приходилось 67,1 % общего объема производства в австрийской части монархии (не по Австро-Венгрии в целом), а на долю промышленности - 19,7%, то в 1910 г. удельный вес аграрного сектора упал лишь до 56,8%, а удельный вес индустрии возрос лишь до 24,2%. Хозяйство в целом все еще по-прежнему оставалось аграрным, и это сильно отличало положение дел в Австрии от того, которое имело место в Западной Европе .
Вот данные международных сопоставлений. Если в Великобритании доля промышленности составляла в начале XX века 56,7%, в Бельгии - 48%, в Германии - 37,4%, а во Франции - 30%, то в среднем по Австро-Венгрии на долю индустрии приходилось лишь 20,7% экономики, хотя данный показатель для Богемии был даже несколько выше французского .
В предвоенный период быстро увеличивался внешнеторговый оборот Австро-Венгрии, что свидетельствовало об успехах модернизации и об активном проникновении на международный рынок. Тем не менее динамика структуры внешнеторгового оборота говорила о наличии серьезных проблем в плане конкурентоспособности. Если еще в 1904 г. импорт монархии составлял 97% от размеров ее экспорта (то есть имело место положительное сальдо внешней торговли), то в 1913 г. импорт уже превысил экспорт и составлял 118% . Протекционизм не помог поддержать национального производителя, а скорее ухудшил общее состояние дел.
654
Не следует переоценивать и значение роста реальных доходов. В этом плане Австро-Венгрия тоже не смогла приблизиться к передовым странам Европы. «Высокие тарифы и кар-телизация,- отмечал, в частности, Н. Гросс,- легли тяжким бременем на потребителя, чей жизненный уровень даже в богатых провинциях страны был ниже, чем в Западной Европе» . А по оценке венгерских авторов, после 1907 г. из-за значительного увеличения цен на продовольственные товары, вызванного усилением таможенного протекционизма в Венгрии, рост реальных доходов населения фактически вообще прекратился .
Одним из следствий невысокого жизненного уровня широких слоев подданных монархии стала активная эмиграция местного населения в США. В течение предвоенного десятилетия она составляла примерно 200 тыс. человек в год .
Даже в период сравнительно быстрого предвоенного развития Австро-Венгрия не смогла уменьшить свой изрядный государственный долг. Более того, фактически уже после того, как ее финансы были относительно стабилизированы (в период с 1894 по 1913 г.), общий государственный долг монархии возрос на 50%. Связано это было с тем, что, несмотря ежегодное сведение бюджета как в Австрии, так и в Венгрии с некоторым профицитом, существовали еще экстраординарные (не учитываемые в официальной росписи) расходы, которые приходилось покрывать посредством активного привлечения займов . Конечно, накопление долга еще не является бесспорным признаком нездоровья экономики, но на общем не слишком-то благоприятном фоне данный фактор все же можно расценить как отрицательный.
Итак, можно сказать, что модернизация Австро-Венгрии имела сложный, противоречивый характер. Период либерализации 60-70-х гг. дал старт осуществлению быстрых изменений. Правда, усиление межнациональных противоречий уже тогда тормозило ход модернизации. Впоследствии формирование механизма государственного вмешательства
655
в экономику, объективно определявшееся многочисленными трансформациями, происходившими как во внутренней жизни империи, так и в жизни соседних европейских стран, осложнило ход преобразований, хотя, конечно, не парализовало их(1).
Характер неуверенной, половинчатой, сильно запаздывающей, но тем не менее все же вполне реальной и всеобъемлющей модернизации Австро-Венгрии ярко отразился в личности монарха, который начал осуществлять ее еще в 1848 г., будучи восемнадцатилетним юношей, и довел до эпохи Первой мировой войны, в ходе которой скончался на пороге своего девяностолетия.
Модернизирующаяся империя стала во второй половине XIX - начале XX столетия своеобразной «землей Франца
Иосифа».
Франц Иосиф был честным, порядочным человеком, хорошо образованным (он знал все основные языки своей империи - итальянский, венгерский, чешский, а кроме того французский), хотя звезд с неба не хватал и к своей семидесятилетней государственной деятельности вряд ли был хорошо подготовлен. Им руководила «одна, но пламенная страсть» - сохранение и укрепление династии. Ради этого он не жалел сил на укрепление армии и на поддержание международного престижа монархии. Ему трудно было понять, что для выживания требуется совсем иное.
(1). В экономической науке нет единого подхода к вопросу о том, как влияет на модернизацию государственное регулирование. Характерно, однако, что даже многие его сторонники не считают деятельность государства определяющей. Так, например, венгерские исследователи И. Беренд и Д. Ранки писали: «Признавая, что государство играло большую роль в современной экономической трансформации, мы отрицаем, что эта деятельность была принципиальным, специфическим фактором экономической модернизации в странах Восточной Европы, определяющим характер данного процесса» .
656
Необходимость осуществления серьезных преобразований он постигал с большим трудом, обучаясь на ошибках, повторявшихся иногда по нескольку раз. Поэтому ему так и не удалось сохранить ни монархию, ни династию, хотя попутным результатом осуществлявшейся им политики все же стала относительно модернизированная страна. По иронии судьбы император сделал для потомков совсем не то, за что он всю жизнь боролся и что считал главным.
Франц Иосиф соединил в своем имени имена двух императоров, являвшихся его предшественниками, причем имя Иосиф он взял по совету князя Шварценберга уже при восшествии на престол, чтобы подчеркнуть преемственность своего курса реформ именно по отношению к курсу, осуществлявшемуся в свое время этим выдающимся государственном деятелем прошлого . Но «в нем не было ничего от Иосифа II, кроме его имени... Как и Франц, он был трудолюбивым бюрократом, для которого оставалось вечной загадкой, почему нельзя управлять империей, просиживая по восемь часов в день за письменным столом, трудясь над документами» .
657
Про него говорили даже, что «реакционные принципы Франца сочетались в нем с революционными методами Иосифа» (имеется в виду, что император взял все худшее, что было в натуре каждого из его предшественников), но это, пожалуй, все же слишком злая и несправедливая характеристика. Он просто плохо понимал то, что творится вокруг, а потому не имел никакой внятной и реалистичной программы преобразований. Как довольно грубо заметил граф Эдуард Тааффе - один из
премьеров, возглавлявших при Франце Иосифе правительство,- «он просто тащился по старой колее» .
Пунктуальность и педантичность императора, уделявшего массу внимания мелочам, порождали даже анекдоты. Так, например, говорят, что уже находясь на смертном одре он нашел в себе силы сделать замечание спешно вызванному к его, постели и не успевшего по сей причине толком одеться врачу. «Вернитесь домой,- сказал Франц Иосиф,- и оденьтесь как подобает» .
Впрочем, эти его черты могли делать императора довольно жестоким и бесчеловечным. Однажды к Францу Иосифу явился полковник, покалеченный на государственной службе,
658
просить о каком-нибудь доходном месте, поскольку получаемая им пенсия не позволяла должным образом содержать семью. Император принял его довольно тепло, а потом спросил:
- Где вы потеряли свою ногу, полковник?
- При Кенигграце, государь,- ответил тот.
- Мы проиграли эту кампанию, и вы должны быть соответствующим образом «вознаграждены» за это,- сделал вывод Франц Иосиф .
Доживший до Первой мировой войны Франц Иосиф в силу своего консерватизма так и не начал пользоваться ни автомобилем, ни телефоном, ни другими современными техническими средствами. В беседе с Теодором Рузвельтом он откровенно говорил: «Во мне вы видите последнего европейского монарха старой школы» [ 132, с. 274].
Однако император был порождением революции 1848 г., которая фактически возвела его на трон. Шок, полученный в юности, сделал его относительно гибким политиком, хотя гибкостью ума он не отличался. Воспоминания об опасностях, связанных с нависавшей над троном угрозой, делали Франца Иосифа (в отличие от Франца) беспокойным и напористым, хотя вообще-то эти качества не были для него характерны. Веления времени заставляли этого человека делать то, что ему было не слишком близко и не слишком интересно. В итоге он оставил после себя хозяйство, ставшее на путь преобразований, хотя заведовать этим хозяйством довелось уже не монархии, а ее наследникам.
Возможно, несколько иной характер преобразования приняли бы в том случае, если бы Францу Иосифу не суждено было прожить столь долгую жизнь и на престол вступил кронпринц Рудольф. Это был человек совершенно иного типа, политик, склонный - если не в силу своего характера, то в силу полученного им образования - к осуществлению серьезных реформ.
Уже в 1878 г., когда кронпринцу исполнилось всего 20 лет, он издал в Мюнхене (без указания своего имени) книгу «Австрийская знать и ее конституционная миссия», в которой была дана очень точная характеристика имперской аристократии,
659
а также вскрыты причины ее деградации и неспособности управлять государством . А спустя три года, в 1881 г., в возрасте 23 лет он уже подготовил для отца «Меморандум о политической ситуации», в котором шла речь о предоставлении больших прав славянским народам и о серьезном внешнеполитическом повороте - отказе от союза с Германией, где именно в это время наметился возглавленный Бисмарком реакционный сдвиг в пользу союза с более либеральной Францией.
Однако никакого поворота не произошло. История распорядилась судьбой династии по-своему. Рудольфа, наставником которого был основатель либеральной австрийской экономической школы Карл Менгер, совершивший с ним даже специальное путешествие по Европе, ждал трагический конец.
Еще в молодости, в Праге, он был влюблен в юную еврейку, внезапно скончавшуюся от лихорадки. В тридцать лет Рудольф встретил молодую баронессу Марию Вечера, которая сильно напомнила ему рано ушедшую из жизни девушку. Любовь оказалась настолько сильной, что кронпринц, не ждавший понимания от отца, послал папе римскому прошение о расторжении своего брака с принцессой Стефанией. К несчастью, Лев XIII отослал эту бумагу Францу Иосифу, который жестко и холодно обошелся с сыном, даже не пожелав подать ему при встрече руку. Потрясенный глубиной конфликта, Рудольф выстрелил в себя и в баронессу .
Существует множество интерпретаций этой любовной истории, поскольку общество искало в ней политическую подоплеку. В Вене поговаривали о том, что смерть Рудольфа была на руку Бисмарку, так как принц был известным германофобом. В Будапеште полагали, что корни трагедии лежат во властных коридорах Вены: родившийся в день св. Иштвана наследник слыл откровенным мадьярофилом. Либералы видели в самоубийстве кронпринца своеобразный символ - проявление тяги прогнившей монархии к смерти, а консерваторы не мудрствуя лукаво списывали тягу к смерти на тлетворное
660
влияние евреев, с которыми Рудольф активно якшался (подробнее см.: ). Однако вне зависимости оттого, была ли во всей этой истории политическая подоплека, важно одно: либеральный этап австрийских экономических преобразований так и не наступил.
В предсмертном письме своей младшей сестре Рудольф советовал ей покинуть страну, так как нельзя предвидеть, что там произойдет после смерти Франца Иосифа. Слова Рудольфа оказались пророческими. Монархия пережила своего императора лишь на два года. Модернизация должна была получить свое полное завершение уже после того, как ставший следствием поражения в войне распад державы разрубил национальный узел и на месте бывшей Габсбургской монархии возникли отдельные государства, как моно-, так и многонациональные.
«ПО ОТДЕЛЬНЫМ КВАРТИРАМ»
К началу XX века в империи не удалось добиться выравнивания экономического положения отдельных регионов. И хозяйственный, и культурный уровень был у них качественно различным, что свидетельствовало о практической невозможности дальнейшего совместного существования. Каждой части габсбургской державы приходилось решать особые задачи в экономическом развитии. Каждая часть вынуждена была учитывать свои специфические особенности.
Если в Богемии доля промышленности в структуре экономики составляла уже 34,5%, то даже в сравнительно развитой Австрии на ее долю приходилось только 25%. В остальных же землях дела в этом плане обстояли гораздо хуже, чем на западе страны. В Венгрии на долю промышленности приходилось 18,3%, в Галиции и Буковине - 6,2%, в Далмации - всего 4,3% .
661
Сильные различия между регионами выявлялись и при анализе размера дохода на душу населения. Вот данные для одной лишь сравнительно более развитой Цислейтании: Австрия - 790 крон в год, Чешские земли - 630 крон, Южный Тироль, Триест, Истрия - 450 крон, Словения и Далмация - 300 крон, Буковина - 300 крон, Галиция - 250 крон. Для венгерских земель (т.е. для Транслейтании) данный показатель варьировался в интервале от 300 до 325 крон .
В мирное время все это неравенство сохранялось, хотя и порождало противоречия. Однако как только имперский центр ослаб вследствие военного поражения, отдельные народы заявили о своем праве на независимое развитие.
Фактически империя прекратила свое существование под самый конец напрочь проигранной ею Первой мировой войны - 22 октября 1918 г., когда от монархии официально отделилась Венгрия. После распада державы на бывшей габсбургской территории возникли три независимых государства - Австрия, Венгрия и Чехословакия. Часть населенных южными славянами территорий вместе с независимой Сербией составила королевство сербов, хорватов и словенцев - Югославию. Некоторые земли бывшей монархии отошли к Польше, Румынии и Италии.
Все наследники Австро-Венгрии получили очень тяжелое экономическое наследство, поскольку во время мировой войны хозяйство и финансовая система были изрядным образом расстроены. Тем не менее в разных государствах к возникшим у них послевоенным трудностям отнеслись по-разному. Одни смогли быстро и энергично взяться за насущные преобразования, а потому преодолели трудности. Другие, напротив, в полной мере ощутили на себе бремя кризиса.
Главным препятствием для осуществления послевоенного восстановления экономики стала инфляция. За годы войны количество находящихся в обращении банкнот было увеличено в 13,17 раза. Если до 1 августа 1914 г. банкноты были на три четверти обеспечены золотом, то к моменту распада Австро-Венгрии обеспечение составляло всего лишь 1%. Соответственно
662
имел место значительный рост цен: стоимость жизни выросла в 16,4 раза. Отражением этого процесса стало падение национальной валюты: по отношению к доллару крона обесценилась в три раза .
Нестабильность кроны имела печальные последствия для функционирования всего товарного хозяйства. Производители практически перестали интересоваться денежной выручкой и начали активно переходить на осуществление бартерных операций. Падение доверия к деньгам привело также к существенному оттоку сбережений из банков, поскольку процент по депозитам стал резко отрицательным. Осуществлять нормальное производство в подобных условиях было практически невозможно.
Вопрос о необходимости срочной стабилизации кроны встал на повестку дня сразу же после окончания войны. В решении этого вопроса должны были участвовать все новые независимые государства, поскольку ни одно из них, естественно, не имело собственной денежной единицы.
Инициативу в деле обеспечения финансовой стабильности взяла на себя наиболее экономически развитая наследница Монархии - Чехословакия, которая потребовала от старого имперского Центробанка прекратить осуществлявшееся им кредитование австрийского и венгерского правительств (Центробанк находился, как мы помним, в дуалистическом подчинении у Вены и Будапешта), а также отказаться от выплат по военным облигациям. Причина последнего требования состояла в том, что эти ценные бумаги котировались на рынке по курсу, который был значительно ниже номинала, а потому выплаты не имели никакого экономического смысла.
В результате срочно проведенных переговоров было подписано соглашение между Банком и правительствами новых независимых государств, в соответствии с которым не только Австрия и Венгрия, но и каждое из них получило право назначать правительственных комиссаров для контроля за эмиссией, тогда как Банк обязался не выдавать займов без консультаций со всеми комиссарами. Усилия были предприняты так-
663
же для того, чтобы получить обещания Банка не делать больше выплат по военным облигациям, однако соглашения по данному вопросу достигнуто не было.
Но даже то соглашение, которое было достигнуто, продержалось в этих условиях недолго. Выплаты по облигациям, а также попытка в нарушение имеющейся договоренности про-кредитовать не сводившее концы с концами австрийское правительство (1) привели к тому, что новые независимые государства стали постепенно переходить к организации собственных кредитно-денежных систем.
Первая попытка основать валюту, существующую независимо от Австро-Венгерского банка, была предпринята на территории Югославии. 8 января 1919 г. бан (правитель) Хорватии издал декрет, в соответствии с которым предписывалось проштамповать все банкноты, циркулирующие на подконтрольной ему территории, и тем самым отделить эти купюры от обращавшихся за пределами Хорватии.
Однако первой страной, которая проштамповала свою валюту полностью для того, чтобы осуществить эффективное экономическое отделение своей страны от распавшейся империи, была Чехословакия. 25 февраля чехословацкая Национальная Ассамблея на секретном заседании приняла закон, наделяющий министра финансов правом проштамповывать всю валюту, циркулирующую в стране.
Уже в ночь на 26 февраля все чехословацкие границы были перекрыты войсками для того, чтобы предотвратить контрабандное перемещение банкнот, и все почтовые связи с зарубежными государствами были на две недели приостановлены. Непосредственное проштамповывание банкнот было
(1).Австрия, на территории которой после распада старого государства обращалось не более 20% всех крон, целенаправленно стремилась использовать денежную эмиссию для того, чтобы посредством сеньоража добиться перераспределения ресурсов, находящихся на территории других государств - наследников монархии, в свою пользу .
Формально все новые независимые государства получили теперь возможность построения национальной экономики, однако царившие в них настроения были существенно различными и далеко не всегда благоприятными для нормального хозяйственного развития. В хозяйственном, политическом, социальном, этническом отношении все наследники Австро-Венгрии имели свои плюсы и свои минусы. У Австрии, Венгрии, Чехословакии, Югославии, а также у Галиции, чьи земли отошли к Польше, была теперь своя, независимая от единого центра, судьба.
Одни воспользовались имевшимися для развития возможностями лучше, другие хуже, одни затянули процесс модернизации до самого конца XX столетия, другие справились со стоящими перед ними проблемами значительно раньше. Но как бы то ни было, завершение модернизации, начатой еще императором Иосифом II, стремившимся всеми силами сохранить вверенные его власти гигантские земли в качестве единого целого, происходило уже «по отдельным национальным квартирам».
Австро-Венгрия как дуалистическая монархия образовалась в 1867 г и существовала до 1918 г ее специфическими чертами были: а) отсутствие заморских владений, поскольку все ее земли находились в центре и на востоке. Европы б) многонациональный характер государственного устройства, сочетал элементы централизованной и федеративной монархии в) интенсивное развитие национального сознания народов окраин, что обусловило м исцево сепаратизмазм.
Поражение. Австрии в войне с. Пруссией в 1866 г ускорила процесс политической трансформации империи. Габсбургов. Император. Франц. Иосиф (1867-1916) принял предложение государственного министра. А. Бейста провести ты политические реформы . Необходимо было найти компромисс между двумя значительными группами населения - немцами (австрийцами) и венграми, хотя они составляли лишь треть населения империи. В феврале 1867 г было е дновлено конституцию. Венгрии (существовала до 1848 г.), что способствовало созданию собственного правительства. За так называемым. Аусгляйхом -"соглашением между королем и венгерской нацией"-. Австрия стала дуалистической монархией двух д ержав"Цислейтания"объединяла. Австрию,. Чехию,. Моравию,. Силезию,. Гарц,. Истрию,. Триест,. Далмацию,. Буковину,. Галицию и. Крайну"Транслейтания"состояла из. Венгрии,. Трансильвании,. Фиуме и. Хорвато-Слав онии (получила автономию в 1867 го-Славонії (отримала автономію у 1867 р.).
Объединенная. Австро-Венгрия (Дунайская монархия) была одним из крупнейших государств. Европы. По территории и численности населения она опережала. Великобританию,. Италию и. Францию
На территории. Австро-Венгрии проживало более 10 национальностей, ни одна из которых не составляла большинства. Самыми многочисленными были австрийцы и венгры (40%), чехи и словаки (16,5%), сербы и хорваты (16,5%), п поляки (10%), украинские (8%), румыны, словенцы, итальянцы, немцы и др.. Подавляющее большинство из них жили компактными группами, что способствовало развитию национально-освободительных движений и усилению центробежных то нденций. К национальных противоречий добавлялись религиозные, поскольку в стране действовало несколько церковных конфессий - католическая, протестантская, православная, униатская и и ін.
Император. Австрии одновременно был и королем. Венгрии, правителем единых королевско-императорских институтов - военного ведомства, иностранных дел и финансов. Австрия и. Венгрия имели свои парламентарии. НТИ и правительства, состав которых утверждался императором. Король-император. Франц. Иосиф был непоследовательным и непредсказуемым в проведении радикальных политических и экономических реформ зависимости от собственных угодным ань он постоянно менял кабинеты министров, часто парализовало политическую жизнь, поскольку ни одна из"команд"не могла довести реформы до конца. Важную роль во внутренней жизни играла армия, дл яки имперским амбициям наследника престола эрцгерцога. Франца. Фердинанда стала элитной частью. Пропаганда формировала в массовом сознании несколько мифический образ могущественной имперской армии и флота, увеличивалась численность, росли расходы на ее удержаниина її утримання.
Австро-Венгрия была страной контрастов. В империи не было всеобщего избирательного права, поскольку право голоса имели только владельцы определенного недвижимого имущества. Однако в районах компактного проживания некоторых на ациональностей действовали собственные конституции, существовали местные парламенты (17 по всей империи) и органы самоуправления. Делопроизводство и преподавания в начальных школах мало вестись на национальных языках, но это и закон часто не выполнялся и повсеместно преобладала немецкая языковова.
Экономику. Австро-Венгрии в конце XIX - начале XX в характеризовали слабые темпы развития промышленности, отсталое сельское хозяйство, неравномерность экономического развития отдельных регионов, ориентация на самообеспечениея.
Австро-Венгрия была среднеразвитых аграрно-индустриальной страной. Подавляющее большинство населения была занята в сельском и лесном хозяйстве (более 11 млн человек). Низкий уровень сельского гос сподарства определяли помещичьи латифундии, где использовалась ручная работа батраков. В. Венгрии,. Хорватии,. Галиции,. Трансильвании около трети обрабатываемой земли принадлежало крупным помещикам, которые м али более 10 тыс га каждыежний.
В. Австро-Венгрии происходили те же экономические процессы, что и в других развитых капиталистических странах - концентрация производства и капитала, увеличение инвестиций. По отдельным валовыми показателями и (выплавка стали) империя еще во второй половине XIX в опередила. Англию и. Францию??Промышленно развитыми были. Австрия и чешские. Шесть крупнейших монополий контролировали добычу почти всей зале знои руды и более 90% производства стали. Металлургический концерн"Шкода"в. Чехии был одним из крупнейших предприятий европейской военной промышленности. Всего в. Австро-Венгрии преобладала мелкая и с ередня промышленность. Характерной особенностью экономики империи была ее технологическая отсталость, плохая обеспеченность новейшей техникой и отсутствие новейших отраслей промышленности. Немецкий и франц узький капитал активно инвестировался в базовые отрасли промышленности - добыча нефти, металлургия, машиностроениею, машинобудування.
Промышленность и сельское хозяйство работали на благо собственного рынка. В. Дунайской монархии употреблялись продукты в основном собственного производства. Торговля между внутришньоимпер-скими территориями полу имала значительный толчок после ликвидации во второй половине XIX в таможенных сборов и производители из разных частей. Австро-Венгрии осваивали перспективные рынки. Цислейтании и. Транслейтании,. Галичины. Импорт, как и экспорт товаров, был незначительным и едва достигал 5 5 %.
В стране насчитывалось до миллиона чиновников - вдвое больше, чем рабочих. Да и на каждые десять крестьян приходилось по одному чиновнику. Бюрократизм достиг небывалых размеров, что в свою очередь приводило д до резких социальных контрастов. Общий уровень жизни был очень низким. Например, в 1906 г в венских ночлежках ночевало 6% населения. Разный уровень жизни был в столице и в провинциальных городах вер в в. Вене рабочий получал в среднем 4 гульдена в день, то во. Львове - около 2. К тому же цены на потребительские товары в столице были ниже, чем у провинцийровінції.
Многонациональная. Австро-Венгерская империя в начале XX века, переживала глубокий кризис вследствие подъема национальных и рабочего движений. Национальные движения с четко определенными центробежными тенденциям мы, имели целью создание собственных независимых государств, формировались во второй половине XIX в. Это связано с процессом становления национальной интеллигенции. Именно она стала носителем духа свободолюбс тва, идеи самостоятельности и нашла средства для проникновения этих идей в массовое сознаниесть.
Первым средством была"борьба за язык"- за национальный язык преподавания в школах, университетах, за национальный язык литературы, за равные права национальных языков в делопроизводстве и армии
Это движение возглавляли культурно-просветительные общества:. Национальная лига (итальянские земли), матицы школьська (чешские), матицы словенский (Словения),. Народный дом (Галичина) и др.. Они основывали нацио онального школы и литературные журналы. Под их давлением в 1880 г. Вена был вынужден установить на чешских землях равноправие немецкого и чешского языков в официальном делопроизводстве. В 1881 г. Пражский универ ситет был разделен на два - немецкий и чешский. В 1897 г император подписал так называемые языковые указы, которые окончательно уравняли в правах немецкий и чешский языки. Распространение получило движение славянской интеллигенции за установление тесных связей. В отдельных национальных землях образовывались массовые организации, например, чешский военно-спортивная организация"Сокол", которая объединила десятки тысяч юношей и девушек, проводила националистические митинги. Все это способствовало формированию национального самосознания и накануне. Первой мировой войны большинство подданных. Австро-Венгерской империи были уже сложившимися гражданами будущих суверенных госуіх суверенних держав.
В начале XX века под влиянием русской демократической революции (1905-1907) активизировался рабочее движение. Руководство австрийской социал-демократической партии (основана в 1889 г) призвало рабочих к массовым действиям в поддержку требования всеобщего избирательного права. В ноябре 1905 г на улицах. Вены и. Праги прошли демонстрации, которые перерастали в столкновения с полицией. Рабочие устраивали с трайки. Правительство вынуждено было согласиться на введение общего виборочого право права.
Накануне. Первой мировой войны. Австро-Венгрия заняла откровенно враждебную позицию по. Балканских стран, захватила. Боснию и. Герцеговину, что привело к росту напряженности в отношениях с. Сербией. При поддержке. Германии правительство. Австро-Венгрии взял курс на развязывание мировой войни.