"Дафнис и Хлоя" - канонический греческий роман, написанный Лонгом примерно во 2 веке нашей эры.
Гете написал о "Дафнисе и Хлое", что книгу эту следует заново читать каждый год, чтобы учиться и каждый раз снова чувствовать красоту.
Не почувствовав красоты любви, ей никогда не научишься. Недаром Афродита - богиня и любви, и красоты.
Любовные фрустранты не знают красоты любви (или забыли), но не знают ее и аддикты. Невозможно почувствовать вкуса пищи в приступе булимии. Аддикция - это компульсивная тяга к механическому поглощению и растворению, а любовь - это осознанное влечение к другому человеку, которое делает его значимость равной своей.
Я об одном моменте только напишу, который часто упускают из виду в начале отношений, а потом удивляются, почему не получилось любви.
Лонг подробно описывает зарождение любви в Хлое и ее рост, а потом зарождение любви в Дафнисе и ее рост.
Не сразу полюбили друг друга эти очень молодые люди, хотя симпатия была изначально.
Многие считают, что небольшой симпатии достаточно, чтобы начать механически заниматься сексом, а начав, занимаются больше и чаще, чем хочется, и утрачивают влечение совсем. Или один утрачивает, а второй в панике (от "страха отвержения") начинает липнуть и катиться вниз. Многие думают, что секс в их жизни должен быть регулярно, все равно какой, лишь бы был. Без секса они чувствуют себя как без зарядки, вяло и грузно. Да еще и одиноко, потому что секс для них - возможность убедиться в своей востребованности. Независимости не хватает, чтобы чувствовать себя хорошо без секса. В результате влечения на той стороне нет или оно мало, а с этой стороны щипцы - давай, ну давай уже. Но и эта сторона не горит, у нее просто компульсия и тревожность, она ждет, что секс ее успокоит, расслабит, как будто секс - это роликовый массажер.
За это либидо мстит, конечно. Любовь рождается из сексуального влечения, которое выращивается как цветок из семечка и захватывает эмоциональный план создавая сильное поле, общее, если любовь взаимна. Если вы тратите капитал (либидо) вместо того, чтобы его приумножить в любви, ничего у вас не остается. А если вы тянете либидо из другого, у него ничего не остается для вас еще раньше. Не только любви не вырастает, но и сексуальное влечение заканчивается. Сначала было чуть-чуть, да? У обоих? Или только у вас, а из второго вы потянули, чтобы ускорить процесс? Или из себя потянули тоже, потому что "так надо"? Ну поздравляю. Вы потратили инвестиции, а прибыли не получили. Если бы любовь успела вырасти, снижение либидо сказалось бы на вас мало, а так не осталось ни одного повода любви расти. Дружба - еще может быть.
Чему нас учит книга?
Хлоя и Дафнис - юные девственники, настолько наивные в деле любви, что ничего не ведают ни о ней, ни о сексе. Благодаря этому они воспринимают все свои сексуальные импульсы спонтанно и непредвзято, не действуют по шаблону как большинство людей, копирующих чужие сценарии и не успевающих проживать свои чувства. Неискушенность героев (чрезмерная даже) - это допущение, которое позволяет автору показать, как зарождается в душе стихийная любовь, как любовь овладевает душой и эту душу меняет.
Как Хлоя полюбила Дафниса?
Она любила его как брата, но однажды увидела его обнаженным, когда он испачкался и купался в ручье. Она подумала, что он очень красив, а когда помогала ему отмываться, она удивилась, как нежна его кожа и стала гладить себя, чтобы проверить, нежна ли ее кожа настолько же. Первый импульс Хлои - изумление красотой Дафниса и слегка завистливое сравнение с собой. Так бы Фрейд описал трансформацию нормального, первичного, детского нарциссизма во взрослую любовь. Хлоя видит кого-то красивого и хочет быть такой же. Она очарована Дафнисом, ее внимание приковано к нему, как и мысли, она идентифицируется с ним, а потом возвращается к себе.
Любая любовь, даже любовь опытного человека, должна проходить эту стадию. Пусть очень быстро, но проходить. Вы видите перед собой существо, которое кажется вам гармоничным и особенным и вы сравниваете его с собой (возвращаетесь к себе от объекта), спрашивая себя - таков ли я? Хлоя приходит к выводу, что Дафнис красивей ее. Это маленький минус, с которого начинается любая страстная влюбленность. И если человеку хватает самоуважения, он не предаст себя, не забудет про себя, а вернется к себе, думая о любимом. Он не захочет раствориться в другом, но он может захотеть присвоить себе это чудо.
То есть люди без самоуважения, влюбляясь, просто забывают о себе и растворяются, а люди с самоуважением возвращаются в себя, но смотрят на избранника и хотят сближения с ним, хотят сами владеть тем, что им так понравилось. Если добавить к этому зрелое осознание, что второй не объект, а субъект, и владеть им - это разрушить его целостность, то получится настоящая любовь. Стремление к овладению другим и остановка себя на этом пути ради сохранения целостности любимого. Эти две разнонаправленные силы и составляют любовь, ни одна из этих сил не должна победить другую, они должны быть равно велики! Влечение к слиянию + разделение границ. Выражается такая любовь в постоянном любовании и в желании совместной жизни и творчества (в широком значении). Ну и в появлении совместных детей.
Потом Хлоя слушает, как Дафнис играет на свирели и испытывает новый восторг, к восхищению физической красотой добавляется восхищение его талантом. Но теперь сердце ее почему-то начинает страдать. В ее страданиях - жажда слияния, которую Хлоя не может ни понять, ни утолить. Она не может присвоить Дафниса, она не может раствориться в нем, и как утолить свою жажду, она не знает. И она удивляется, откуда в ней такая мука? Неужели можно так страдать от созерцания красоты и таланта?
«Больна я, но что за болезнь, не знаю; страдаю я, но нет на мне раны; тоскую я, но из овец у меня ни одна не пропала. Вся я пылаю, даже когда сижу здесь, в тени. Сколько раз терновник царапал меня, и я не стонала, сколько раз пчелы меня жалили, а я от еды не отказывалась. Но то, что теперь мое сердце ужалило, много сильнее. Дафнис красив, но красивы и цветы, прекрасно звучит его свирель, но прекрасно ноют и соловьи, а ведь о них я вовсе не думаю. О, если б сама я стала его свирелью, чтобы дыханье его в меня входило, или козочкой, чтобы пас он меня. О злой ручей! Ты только Дафниса сделал прекрасным, я же напрасно купалась в тебе. Гибну я, милые нимфы, и даже вы не даете спасенья девушке, вскормленной здесь на ваших глазах! Кто ж вас венками украсит, когда меня не станет, кто. будет кормить моих бедных ягнят. кто будет ходить за моей цикадой болтливой? Ее я поймала, с большим трудом, чтобы возле пещеры меня усыпляла пеньем своим, но Дафнис теперь лишил меня сна, и напрасно поет цикада».
Как Дафнис начинает любить Хлою?
Изначально Дафнису симпатична Хлоя, но он невинен и не чувствует к ней страсти. Он точно знает, что хотел бы быть лучшим для Хлои, поэтому, когда Доркон, более взрослый и опытный пастух быков, влюбляется в Хлою и предлагает ей предпочесть его Дафнису и наградить победителя поцелуем, Дафнис бросается соперничать. Он говорит, что хотя и пасет козлов, но они крупней, чем быки Доркона, к тому же сам Пан был козлом, он безбородый, но таким был бог Дионис, а Доркон - рыжий и глупый. Хлоя радостно смеется и целует Дафниса, отдав ему предпочтение.
И вот после поцелуя в губы любовь накрывает и Дафниса. Да, это всего лишь сексуальный импульс сначала. Но Дафнис так невинен, что не понимает, что с ним, и не может его удовлетворить. Если не удовлетворять первый сексуальный импульс и не подавлять его, а обратиться к нему вниманием, то любовь может вырасти. Дафнис думает о своих ощущения и рассматривает Хлою. Начинается процесс ее идеализации, необходимая стадия формирования любви. Каждый день он любуется ею и размышляет, почему же так захватило дух от ее поцелуя, почему ему хочется это повторить, но одновременно повторять так страшно, как будто это больно.
Заметив Хлою спящей однажды, Дафнис смотрит на нее и думает:
«Как чудесно глаза ее спят, как сладко уста ее дышат! Ни у яблок, ни у цветущих кустов нет аромата такого! Но целовать ее я боюсь; поцелуй ее ранит сердце и, как мед молодой, в безумье ввергает. Да и боюсь поцелуем своим ее разбудить. Ах, уж эти болтуны-кузнечики! Громким своим стрекотаньем они ей спать не дадут, а вот и козлы стучат рогами, вступивши в бой; о волки, трусливей лисиц! Чего вы их до сих пор не похитили?»
Дафнис млеет, разглядывая Хлою, и даже собственное стадо раздражает его, потому что может разбудить ее и прервать его любование.
А когда Дафнис впервые видит обнаженной Хлою, он окончательно теряет покой, и думает только о ней. Ночь кажется ему слишком долгой, потому что увидит он ее только утром. Он хочет быть с ней постоянно и не расставаться ни на миг. Хлоя чувствует тоже самое, от этого жажда обоих еще сильней (от взаимности жажда растет, без взаимности проходит, если человек уважает себя и уважает другого).
Когда Филет рассказывает Дафнису, что его страдания - это неутоленная любовная жажда, а утолить ее можно только поцелуями, объятиями и лежа рядом нагими, прижавшись друг к другу, Дафнис и Хлоя пытаются утолить свою жажду, обнимая друг друга без одежды, но влечение их становится только сильней.
Когда Ликэнион учит Дафниса сексу (слегка обманув наивного мальчика, чтобы его соблазнить) и показывает ему ту "дорогу" на женском теле, которую он не мог найти сам, он хочет быстрей бежать к Хлое, чтобы сделать то же самое с ней. Но Ликэнион предупреждает его, что Хлоя невинна и она будет испытывать боль и кричать, у нее потечет кровь, тогда Дафнис решает не трогать Хлою, он не может допустить, чтобы она страдала.
Вот это и есть любовь.
В конце романа они женятся, к счастью, преодолев вместе очень много препятствий: похищение пиратами Дафниса, похищение Хлои, войну и другие события, которые только укрепили их чувство.
Речь не о том, чтобы подражая невинным пастушку и пастушке не заниматься сексом до женитьбы или откладывать его месяцами. Нет, конечно. Пастораль - это всего лишь метафора, даже для Лонга. Тянуть надо не для того, чтобы тянуть, но важно все-таки вырастить влечение, нужно превратить первые сексуальные импульсы в обоюдную жажду, а к жажде подключить любование друг другом, чтобы к ощущениям прибавились чувства. Тогда будет любовь или хотя бы влюбленность, от которой и секс тоже выиграет.
Секс не мешает любви, а помогает, делая тягу еще больше, когда случается на этапе достаточно сильного влечения и далее не превращается в секс по режиму или в секс по обязанности или в секс по привычке, а продолжает выполнять функцию подогрева, вызывая желание и влечение (всегда чуть больше, чем вы удовлетворяете).
Если одного влечет сильно, а второго нет, он должен пытаться вовлечь и заразить второго, но не давить на него, тем более не давить на его чувство вины. От давления на чувство вины сексуальное влечение умирает.
Влечение нужно не для того, чтобы побыстрей от него избавиться, удовлетворив, и сидеть. Влечение надо сохранять. Частично использовать, частично сохранять как зерно для посева. Почему-то эта мысль многим кажется парадоксальной.
Надо помнить, что влечение требует совокупления только в момент, когда от желания выключается мозг. Все остальное вполне удовлетворяется близостью и нежностью, заботой друг о друге. И сильного желания никогда не будет, если постоянно "сбрасывать напряжение" на самых ранних, низких оборотах, не давая ему расти.
Поэтому если хочется "просто расслабиться" лучше все-таки использовать роликовый массажер, а не секс. Или коврик Кузнецова. Классная вещь, кстати.
Е. А. Беркова
БУКОЛИЧЕСКИЙ РОМАН ЛОНГА
(Античный роман. - М., 1969. - С. 75-91)
Из греческих прозаических произведений более позднего периода пользуется известностью «Пастушеская повесть о Дафнисе и Хлое» в четырех книгах, приписываемая некоему Лонгу. Кем был этот Лонг, чье имя стоит в заголовке рукописи «Дафниса и Хлои», достоверно неизвестно. До нас не дошло никаких сведений о времени его жизни или данных его биографии. Высказывались даже гипотезы, что имя Лонг получилось из неправильно написанного переписчиком греческого слова «Логу», т. е. «Повести», где была удвоена буква «г», что дало основание прочесть слово «Лонгу». От этого «Лонгу» и был образован именительный падеж «Лонг» и истолкован как имя автора. С другой стороны, на острове Лесбосе, где развертывается действие повести, в одной надписи было упомянуто имя жреца Лонга, и этот факт позволяет допустить, что Лонг, связанный с этим островом, мог быть автором «Дафниса и Хлои» . Правда, сведения о самом острове у Лонга неполны и неточны, хотя он и упоминает о Митилене, главном городе острова Лесбоса. Также весьма приблизительно он определяет расстояния между отдельными географическими пунктами. Описывая же зиму на Лесбосе, он изображает ее столь суровой, что это представляется маловероятным фактом.
Трудно установить и время написания этого произведения. В существующей по этому поводу обширной литературе приводятся различные предположения: если одни исследователи относили повесть Лонга к V в. н. э., то другие - ко II в. н. э.
По своему идейному замыслу «Дафнис и Хлоя» близко примыкает к литературе эпохи эллинизма, когда во всех литературных жанрах, начиная с эпоса, появилась новая тематика - показ личных переживаний человека, главным образом его любовных чувств, наряду с тщательным изображением бытовых деталей.
За то, чтобы отнести «Дафниса и Хлою» ко II в., говорят и наблюдения, произведенные над содержанием повести, и анализ ее социально-исторической обстановки, правда, отображенной довольно слабо и весьма условно. Это же подтверждает в известной степени А рафинированная риторичность языка «Дафниса и Хлои», где выявляются изысканные приемы ораторов, что позволяет сближать это произведение со временем новой софистики. Противопоставление города и деревни, отсутствие общественных проблем и выявление интереса к отдельным личностям, столь свойственные эпохе эллинизма, нашли свое выражение у Лонга.
«Формальное мастерство и безыдейность, изящество и отсутствие общественной направленности, интерес к природе, к отдельному человеку и равнодушие к общечеловеческим задачам и философским проблемам - таковы специфические черты эллинистической художественной литературы, отражающей новый этап истории античного рабовладельческого общества» . Но ни сама повесть, ни последующая литература не дают никаких прямых указаний, которые можно было бы использовать для точного определения времени ее написания.
Повесть Лонга начинается с короткого введения, где рассказывается, как автор во время охоты на острове Лесбосе в пещере Нимф обнаружил картину. Рассмотрев изображенные на картине любовные сцены и восхищенный ими, он решил, «соревнуясь с картиной», создать такое произведение, которое прославило бы Эрота, нимф и Пана, а всем людям было на радость: «болящему на исцеление, печальному на утешенье, тому, кто любил, напомнит о любви, а кто не любил, того любить научит» .
Ф. Буше. Дафнис и Хлоя.
Содержание повести весьма несложно: на острове Лесбосе в окрестностях города Митилены козопас Ламон находит в кустарнике мальчика, которого кормит коза, а два года спустя пасущий овец Дриас обнаруживает в гроте Нимф девочку, вскармливаемую овцою. Возле обоих подкидышей были приметные знаки, положенные их родителями и свидетельствующие об их благородном происхождении. Оба пастуха берут детей на воспитание, надеясь впоследствии найти их родителей, и заботятся о них, как о своих собственных детях. Когда мальчику Дафнису исполняется пятнадцать лет, а девочке Хлое - тринадцать, воспитатели по наущению богов посылают их вместе пасти стада коз и овец. Неведомое до сих пор чувство любви овладевает подростками, оно растет изо дня в день, мучает и терзает их, попавших во власть Эрота.
В это время тирийские пираты нападают на прибрежные луга, ранят на смерть пастуха Доркона, влюбленного в Хлою, угоняют его стада и уводят Дафниса. Умирающий Доркон дарит Хлое свою свирель, и она играет на ней. При звуках знакомой свирели стадо Доркона, находящееся на корабле, бросается к берегу и опрокидывает судно. Разбойники тонут, Дафнис спасается из плена и возвращается к Хлое.
Наступает осень, время сбора винограда. Любовь Дафниса и Хлои растет с каждым днем, но юные влюбленные не понимают своих чувств. Из-за случайной ссоры богатых юношей с пастухами между городами Метимной и Митиленой вспыхивает война. Жители Метимны, сделав набег на прибрежные поля митиленцев, угоняют стада Дафниса и похищают Хлою. При покровительстве богов Хлое удается спастись, причем ей явно для всех присутствующих помогает сам Пан.
Время идет, зима сменяется весной. Расцветающая красота Хлои привлекает много женихов. Так как Дафнис был беден и не мог рассчитывать получить согласие приемного отца Хлои на брак с нею, то нимфы помогают юноше, и с их помощью он находит на морском побережье кошелек с тремя тысячами драхм, попавший туда с корабля метимнян. Согласие Дриаса получено, он готов выдать Хлою за Дафниса, но на этот брак нужно еще разрешение господина: ведь они рабы и не могут сами распоряжаться своей судьбой.
Хозяин Ламона (приемного отца Дафниса), владелец поместья, богатый митиленец Дионисофан в конце лета приезжает в деревню вместе со своей женой и сыном Астилом. Прельстившись красотой Дафниса, парасит Астила Гнафон выпрашивает его для себя, чтобы увезти в город. Не желая отдавать юношу развратному параситу, Ламон рассказывает господину историю найденного им Дафниса и показывает отличительные знаки, обнаруженные при нем. Происходит сцена «узнавания»: Дафнис оказывается сыном богатых родителей: Дионисофана и его жены Клеаристы.
В то время как Дафнис находит свою семью, Хлою вновь похищают, на этот раз отвергнутый ею пастух Лампид. Она освобождается с помощью парасита Гнафона, желающего теперь заслужить прощения Дафниса за свою дерзость. Приемный отец Хлои Дриас рассказывает в свою очередь, как он нашел Хлою. Красота девушки и ее явно не рабское происхождение приводят к тому, что Дионисофан дает согласие на ее брак с Дафнисом. Вскоре при покровительстве божества - нимф происходит и второе «узнавание». Отцом Хлои оказывается богач Мегакл. Таким образом, наступает счастливая развязка повести: Дафнис и Хлоя, дети богатых и влиятельных людей, сочетаются браком и справляют свадьбу не в шумном городе, а в кругу семьи на лоне природы, отдавая себя покровительству сельских божеств, опекающих их с самого дня рождения.
Среди античных «романов» «Дафнис и Хлоя» занимает особое положение. От других произведений этого жанра его отличает прежде всего та обстановка, в которой развертывается действие самой повести. Недаром его называют «пастушеской повестью» и «буколическим романом».
В известной степени Лонг является последователем и подражателем одного из лучших поэтов эллинистической эпохи, Феокрита, жившего в III в. до н. э. и создавшего новый жанр буколической поэзии. Заимствуя многое из народного творчества - песен, сказок и мифов, знаменитый буколик воспевал в своих идиллиях труд пастухов и крестьян. Создавая свои изящные стихотворения для изысканной публики, Феокрит отражал хотя и приукрашенную, но все же реальную жизнь. Буколическая поэзия, достигшая своего расцвета в эпоху эллинизма и представляющая собой своеобразное смешение эпических и лирических элементов, несомненно оказала свое влияние на Лонга. Но самый жанр буколики с течением времени значительно изменился, и если у Феокрита основным ядром являлись идиллические сцены, изображающие встречи и беседы пастухов, то у Лонга разработка сюжета идет по иному пути.
Используя хорошо знакомый читателям поэтический жанр буколики с ее несколько манерными описаниями природы и выводя пастухов в качестве героев, Лонг создал свою повесть, написанную изящной ритмической прозой. Жизнь в деревне, представленная автором в сильно идеализированном виде, была наиболее подходящей, по его мнению, для раскрытия любовных чувств юной пары.
Дафнис и Хлоя. Гравюра 1892 г. Париж
. «Дафнис и Хлоя» является единственным дошедшим до нас образцом буколического романа, где все события, равно как и переживания героев, развертываются на фоне описаний природы. Вполне естественно, что многие из этих описаний проникнуты большой искусственностью и обилием чисто литературных реминисценций.
Сочетание любовной тематики с мотивами авантюрного романа, ставшее почти обязательным для любого прозаического произведения этого времени, присуще также и повести Лонга. Мы находим у него буколическую идиллию, искусно соединенную с изображением различных событий, происходящих с его героями по определенной, уже разработанной и хорошо известной читателю, схеме. Но в «Дафнисе и Хлое» эта традиционная схема выдержана не так строго и несколько в ином разрезе, чем в большинстве дошедших до нас произведениях подобного типа. Хотя в романе Лонга имеются налицо как бы все основные линии, присущие любовно-авантюрному роману, мы можем видеть интересную картину, как Лонг отступает от установленного стандарта, рассказывая о событиях, игравших важную роль в жизни его юных героев.
Первым и самым главным отличием «Дафниса и Хлои» от других античных «романов» является то, что в нем можно отчетливо проследить как бы две основные линии: одна рассказывает о приключениях, которые приходится испытать юной паре (где мы видим наличие определенной схемы), другая повествует о душевных переживаниях Дафниса и Хлои, показывая как постепенно растет и развивается чувство их взаимной любви.
В «Дафнисе и Хлое» приключения не играют главной роли. Они вводятся лишь для того, чтобы выявить отношение героев друг к другу и самые их переживания. Обычно в романах авантюрные эпизоды составляют звенья одной цепи. Они крепко связаны друг с другом, а патетические переживания и выражения страстных чувств героев как бы внезапно врываются в вереницу приключений. У Лонга соотношение этих элементов иное: не связанные между собою внешние события вторгаются по временам в историю любви, задерживая на некоторое время развертывание действий в самой повести.
«Дафниса и Хлою» Лонга в известной степени можно назвать психологическим романом. Не пытаясь искать в нем зачатков психологического анализа в современном значении этого слова, все же следует отметить, что психологии героев автор уделяет большое внимание. В античной повествовательной прозе главную роль играли приключения героев, а сам образ героя, очерченный часто весьма схематично, служил лишь связующим звеном для развертывания сюжета. У Лонга дается попытка выявить психологию героев, раскрывая ее не в поступках, а с помощью многочисленных монологов. Его герои еще не способны проявлять свободную волю и совершать решительные поступки. Они все еще находятся во власти Рока, который сам направляет их жизнь, но все же их внутренний мир делается сложнее и богаче. Показ нарастания чувства взаимной любви и изменения в связи с этим психологии героев, - правда, поданный весьма условными приемами, - представляет в литературе того времени явление не обычного порядка. Традиционный юный возраст героев дает автору возможность в изысканной словесной форме показать их наивность в переживаниях и поступках. А развертывание событий на лоне природы в идиллической обстановке особенно ярко подчеркивает искусство Лонга в изображении сельского пейзажа.
Во всех любовных «романах» в судьбе героев играет огромное значение гнев божества, оскорбленного кем-либо из главных действующих лиц и преследующего их на протяжении всего романа. У Лонга мы видим обратную картину: влюбленные находятся под особым покровительством сельских божеств, гнев бога Пана обрушивается со страшной силой на голову их обидчиков.
Когда Дафниса похищают и увозят на корабле, то традиционное для всех романов кораблекрушение, вызванное разгневанным божеством, губит его врагов, а ему самому помогает спастись от грозящей опасности. Далее метимнейцы захватывают в качестве добычи Хлою и разгневанный Пан, явившись во сне их вождю, упрекает его и грозит жестоким наказанием: «О преступнейшие, о безбожнейшие люди! На что вы, обезумев, дерзнули? Шумом войны вы наполнили область сельскую, милую мне, вы угнали стада и быков, и коз, и овец, о которых заботился я; от алтарей оторвали вы девушку, из которой Эрот хочет сказку любви создать, и не постыдились вы ни тех нимф, что глядели на вас, ни меня, самого Пана. Не видать вам Метимны, пока вы плывете с добычей такой... Но в пищу рыбам отдам я вас потопивши, если только как можно скорей не вернешь ты нимфам Хлою, а также и Хлои стада, ее коз и овец» (II, 27). Таким образом, можно сказать, что такой широко распространенный мотив, как нападение разбойников, здесь вводится, главным образом, для того, чтобы лишний раз подтвердить особую заботу сельских богов о судьбе юных влюбленных. Об этом же говорят прорицания оракулов и вещие сны: по внушению свыше Дафнис находит кошелек с деньгами в качестве выкупа за Хлою; боги в сновидениях передают свою волю приемным родителям Дафниса и Хлои, чтобы они одновременно послали детей пасти стада овец и коз и т. д.
Д.Л. Паретти. Дафнис и Хлоя.
Мотив мнимого убийства или самоубийства героев, столь распространенный во всех романах, здесь также приобретает своеобразное разрешение. Чтобы не попасть во власть злодея - развратного парасита, Дафнис хочет покончить с собой, но к этому моменту обнаруживается с помощью богов его благородное происхождение, и он спасается и от позора, и от смерти. Описание судебного процесса с ораторскими выступлениями сторон, непременно встречающееся в любом авантюрном романе, выдержано здесь также довольно условно. Тут нет настоящего суда, а нечто вроде общественного судебного разбирательства, когда старый пастух Фидет выслушивает обвинения метимнейцев по адресу Дафниса. Тем не менее и метимнейцы и Дафнис выступают как настоящие ораторы с искусными речами, обвиняя друг друга.
Таким образом, сюжет «Дафниса и Хлои», не отходя в основном от схемы, в то же время дает читателям несколько иное изображение событий и приключений, чем это принято в авантюрном романе. По существу приключений в «Дафнисе и Хлое» совсем не так много, как в других произведениях подобного рода. Совершенно отсутствует такой важный момент, как путешествия героев, или такие эффектные эпизоды, как мнимая смерть или погребение заживо кого-либо из главных действующих лиц. Кроме того, у Лонга все события развертываются в столь быстром темпе, приходя к счастливому концу, что не оставляют времени для длительных переживаний влюбленных. Этот роман отличается не обилием всевозможных приключений или сложных ситуаций, как это мы видим в других случаях, а наличием многочисленных психологических рассуждений, вполне уместных для столь пассивных героев. Особенно это выявляется в характере Дафниса, совершенно не способного бороться ни за себя, ни за любимую девушку, а лишь льющего слезы и взывающего за помощью к божествам.
Буржуазные исследователи прежде всего подчеркивали пасторальный характер романа Лонга и сильное влияние на него риторики. Подробно разбирая его с формальной точки зрения, они не задавались вопросом, а какова же была действительность, столь поэтично изображаемая в романе. Даже несмотря на художественные прикрасы, допущенные автором в показываемой им сельской жизни, в романе весьма отчетливо выявляются отрицательные стороны той эпохи. Юные и прекрасные герои Дафнис и Хлоя живут не вне времени и вне определенной исторической почвы, а тесно связаны с ней.
Если проследить внимательно за теми картинными описаниями, которые дает Лонг, то можно увидеть довольно безотрадную картину жизни сельских жителей. Так, например, мы видим скудную жизнь и бесправное положение бедного люда - пастухов и крестьян, чьи поля и стада подвергаются нападениям и разорениям со стороны морских пиратов и сухопутных разбойников. Лонг рассказывает об одном из таких эпизодов, имевшем вполне реальную основу, а не являвшемся простым литературным штампом. «Тирийские пираты на легком карийском судне (чтобы их не признали за варваров) причалили к этим местам. Выйдя на берег, в полупанцирях, с короткими мечами, грабя, забирали они все, что под руку им попадалось: душистое вино, зерно без меры и счета, мед в сотах... захватили и Дафниса, бродившего около моря...» (I, 28).
Но населению приходилось терпеть не только от пиратов и сухопутных разбойников. Из-за частых войн между отдельными городами жители сельских местностей подвергались постоянному риску быть ограбленными, так как при военных действиях в первую очередь разорялись и опустошались скромные крестьянские хозяйства. Когда началась война между Метимной и Митиленой, то военачальник метимнейцев «... сделал набег на прибрежные поля митиленцев. И много скота, много зерна и вина он награбил, так как только недавно кончился сбор винограда; не мало забрал и людей, которые там над всем этим трудились...» (II, 20).
Рабы и полусвободные крестьяне обрабатывали поля и пасли стада богатых людей, стремясь преумножить господское добро, ведя жалкое существование, в то время как их господа беззаботно проводили время. Несмотря на желание Лонга опоэтизировать жизнь в деревне, в романе ярко выступают противоречия современного ему общества. Молодые богатые городские бездельники весело и бездумно развлекались, устроив прогулку по морю и мимоходом заглядывая в расположенные по дороге деревни. Красочное описание их времяпрепровождения дает Лонг в своем «Дафнисе и Хлое». Автор подчеркивает, что «они никому зла не причиняли, а веселились как только могли», и даже, наоборот, их развлечения якобы приносили выгоду селянам: «Если ж чего не хватало, брали у местных жителей, платя им больше цены настоящей. А нужны им были только хлеб, вино и ночлег. ..» (II, 12). У богатых горожан не было нужды ни в чем, тогда как крестьяне испытывали недостаток в самых элементарных предметах, например, «в веревке, чтобы камень поднять, который грузом лежал на виноградных лозьях, уже истоптанных в точиле (старая его веревка истерлась)» (II, 13). В последующем повествовании рассказывается о том, как прогулка молодых людей оказалась не столь безобидной и что похищенная крестьянином веревка послужила причиной дальнейших весьма драматических событий. Зеленая длинная лоза, которой был привязан корабль взамен веревки, была съедена козами Дафниса, и корабль, лишенный привязи, ветром был унесен в открытое море вместе с имуществом метимнейских юношей. Дафнис был схвачен, избит и едва не уведен в рабство. Метимнейские юноши объясняли свой поступок таким образом: «... Корабль упустили. Видел ты сам, как его уносило в море... А сколько на нем, как ты думаешь, было богатств? Сколько одежд пропало, сколько красивых уборов для псов, сколько денег! Все эти ваши поля можно было б купить! И взамен всего этого мы считаем, что имеем право увести его (Дафниса), так как он - никуда не годный пастух...» (II, 15).
Если даже псы богатых горожан имели красивые уборы, то об одежде их хозяев говорить не приходится. Герои романа Дафнис и Хлоя были одеты более чем скромно и украшением их служили шкуры овец и коз, которые они надевали на бедра (I, 23).
Поведение метимнейцев, жаждущих отомстить за несправедливо, по их мнению, обиженных богатых юношей, мало чем по существу своему отличалось от нападения разбойников - пиратов.
Большой мастер художественного слова, Лонг как настоящий художник не мог не отразить реальности в своем романе, где нашли свое место настроения и идеология разлагающегося рабовладельческого общества: отсутствие высоких общественных интересов, индивидуализм и покорность богам и судьбе. Наряду с этим идет идеализация старины, а также простоты и скромности сельской жизни. Принадлежа, по-видимому, к самой верхушке класса рабовладельцев и будучи человеком большой культуры, Лонг не мог обойти полным молчанием те основные проблемы, которые были выдвинуты самой жизнью и неизбежно должны были привлекать внимание образованных кругов.
Одним из актуальнейших вопросов, затрагиваемых в литературе того времени, было положение рабов и отношение к ним. Какую же точку зрения выявляет Лонг в своем романе? Он изображает действительность с точки зрения богатого рабовладельца, что и определяет его классовую принадлежность. Хотя рабство по существу своему выглядело весьма непривлекательно, Лонг стремится его опоэтизировать и оправдать. Раб - существо неполноценное, он всецело зависит от воли своего господина, и это справедливо, по мнению Лонга. В уста раба Ламона автор вкладывает такие знаменательные слова: «Чтоб Астилу был он рабом - делом недостойным это я не считаю: красивому и доброму господину - красивый слуга» (IV, 19). Ламон возражает лишь против того, чтобы Дафнис стал игрушкой развратного парасита. Изображенные Лонгом различные группы рабов не выражают недовольства своей жизнью и существующим положением, а покорно и безмолвно повинуются воле своих господ, тогда как в этот период классовая борьба имела определенное и четкое выражение в восстаниях рабов и неимущих бедняков. Даже разбойники, которые в других авантюрных романах в большинстве своем состоят из беглых рабов, у Лонга показаны просто как морские пираты. Господин для раба являлся богом. Лонг весьма красочно описывает отчаяние Ламона, когда он видит сад своего хозяина, истоптанный и разоренный другим завистливым рабом.
Кл. Жозеф. Дафнис и Хлоя. 1791.
Рассказывая об отчаянии Ламона, разорвавшего на себе хитон и начавшего в ужасе кричать и плакать вместе с женой и прибежавшим Дафнисом, Лонг сам говорит читателю: «И необычным делом могло показаться, что так они о цветах горевали. Но рыдали они, боясь гнева хозяина» (IV, 8).
Жизнь рабов, которых Лонг хочет изобразить счастливыми и довольными, на самом деле была трудной и бедной. Ламон живет как будто самостоятельно, пася скот богача и обрабатывая его сад, но он всецело зависит от хозяина и должен просить его согласия на брак своего приемного сына. Встречаются и другие категории крестьян - полусвободные пастухи (Лампис и Филет) и даже свободные мелкие землевладельцы-арендаторы (Хромис). Но жизнь представителей всех этих различных групп мало чем отличалась от участи рабов. Тяжелый труд земледельца и уход за стадами богатых хозяев были основными источниками существования неимущих, так как скот и продукты сельского хозяйства ценились высоко.
Ламону в награду за воспитание Дафниса господа «дали полурожая с полей и виноградников, отдали коз вместе с козопасами, подарили четыре упряжки быков, одежды на зиму и дали свободу ему и жене» (IV, 33). Доркон, сватаясь за Хлою, обещал в качестве подарков ее приемному отцу пару волов для пашни, четыре улья пчел молодых, полсотни яблонь, воловью кожу, чтобы подошв нарезать, и всякий год теленка, уже не сосунка (I, 19). Пища в деревне была скромной - сыр с поджаренным хлебом и сладкое вино (I, 16), в то время как богатые горожане пользовались самыми изысканными яствами. Богатый горожанин Дионисофан, вновь обретя сына, брошенного им же самим, «велит роскошный пир приготовить, ничего не жалея из того, что земля производит, моря, болота и реки» (IV, 34). Лонг не стремился вызвать у читателей сочувствие к тяжелой судьбе бедняков, наоборот, он хотел опоэтизировать их жизнь, считая, что она для рабов (крестьян и пастухов) вполне хороша, так как им предназначено свыше жить и трудиться для блага своих хозяев.
Не затрагивая прямо вопроса о взаимоотношениях различных классов общества, Лонг также лишь попутно касается и других проблем, несомненно занимавших его современников, например, проблемы брака и семьи. Автор, хорошо знакомый со структурой прозаического повествовательного жанра, сохранил для своей повести помимо положений, свойственных буколической поэзии, ряд мотивов из новой античной комедии с ее типичным «узнаванием» и подкидыванием детей.
В рабовладельческом обществе, находящемся в состоянии распада, деньги играли важную роль в создании семьи, почему так и был распространен обычай подкладывать детей. Страх перед бедностью заставлял родителей (часто даже зажиточных) бросать своих детей на произвол судьбы. Так, отец Хлои, старый богач Мегакл, рассказывал, что он, истратив свое имущество на устройство празднеств народу, обеднел. «Когда дочка у меня родилась, боясь воспитать ее в бедности, я покинул ее, украсив этими знаками приметными» (IV, 35). Характерно, что Дионисофан, которого Лонг характеризует словами: «благороден душой как никто» (IV, 13), бросает сына, обрекая его, может быть, на смерть, так как считает, что четвертый ребенок в семье - это уже обуза.
Лишь богатство делает человека полноценным членом общества, где он должен занимать высокое положение и вести беззаботную жизнь, но богатство создается не трудом, а переходит или по наследству или получается в результате удачи. Оно должно быть у «благородных», и только тогда они смогут «достойно» воспитать свое потомство. Работа - удел бедняков, но не богачей. Когда Дафнис, признанный сыном богатых родителей, хотел бежать поить своих коз, то «весело все засмеялись - став господином, он все еще хочет быть козопасом» (IV, 25). Для богача и в деревне жизнь должна быть свободна от работы: он может спокойно наслаждаться красотами природы, почитать богов и вести обеспеченное существование. Лонг умалчивает о том, что для сельских жителей деньги часто были связаны с вопросом личной свободы - чтобы откупиться от господина или хотя бы несколько улучшить свою трудную жизнь. Поэтому совершенно естественно, что, например, получение богатого выкупа за Хлою играло большую роль для ее приемных родителей, боявшихся продешевить (III, 25). Такова была действительность, окружавшая Лонга. Рассуждения же о тщете богатства, носящие на себе отпечаток стоической философии, которые автор вкладывает в уста действующих лиц, носят чисто теоретический характер. О презрении к богатству поучает тот же Дионисофан, бросивший в свое время Дафниса, утешая своего второго сына Астила: «Не печалься, что лишь половину получишь, не все мое состояние. Для людей благоразумных нет приобретенья лучше, чем брат; любите друг друга...» (IV, 24). Даже бедняк Ламон произносит слова в защиту благородной бедности: «Правильно вы поступили, соседей своих предпочтя людям чужим и богатств не ставя выше бедности честной» (III, 31).
Касаясь вопроса о воспитании молодого поколения, Лонг выводит два типа молодых людей - Дафниса и Астила. Юноша Астил, благородного происхождения, слабый и хилый телом, вырос в городе. Несмотря на его хорошие природные задатки, он уже развращен и испорчен городской жизнью. Астил еще очень молод, «у него подбородок чуть опушен», но возле него уже вертится парасит, которого он любит и балует. Город рано знакомит со всеми пороками благородного юношу, и он готов потакать низменным страстям своего наперсника - парасита, обещав отдать для его похоти красивого раба Дафниса. Лонг показывает молодых горожан, воспитанных большей частью рабами и окруженных порочными прихлебателями в дальнейшем рассказе о митиленских юношах. Там как бы подводится итог подобного воспитания и выявляется, какое влияние может оказать на жизнь города группка богатых бездельников, ввергающих из-за своего эгоизма в беды и несчастия как окрестных селян, так и своих сограждан.
С другой стороны, Лонг выводит скромного и набожного Дафниса, на котором благотворно отразилось воспитание, вернее, пребывание в деревне, вдали от города. Дафнис, закаленный простой и суровой жизнью, пася свои стада среди чудесной природы, поражает не только своей физической красотой. Общение с природой облагораживает его душу, и он способен испытывать эстетическое наслаждение. Интересно отметить, что даже эстетическое восприятие природы Лонг приписывает лишь своим двум главным героям - Дафнису и Хлое, людям свободным и благородным по природе, чем и объясняется известная тонкость их душевных переживаний. Подлинными героями романа могли быть только свободные люди, по воле богов лишь временно ставшие рабами.
Луи Харсе. Дафнис и Хлоя.
Тема прославления сельской жизни, противопоставляемой скудной и порочной жизни горожанина, становится довольно обычной в греческой литературе, начиная с I в. Знаменитая охотничья идиллия Диона Хрисостома (Or. VII, 65), занимающая большую часть его Евбейской речи, - лишь один из примеров литературной обработки этой темы. Римлянин Плиний Младший (I - II вв.) мечтает о жизни и работе в сельском уединении. Письма земледельцев Элиана и письма Алкифрона предполагают уже высокий интерес к жизни и труду людей земли и своеобразное увлечение этой жизнью. В конце II в. н. э., характеризовавшегося некоторой стабилизацией в политической и экономической жизни Римской империи, писатели стремились восхвалять в литературе вновь пришедший «золотой век». В связи с этими настроениями представляется вполне закономерным объяснить и лонговский культ природы.
Перенесение буколических мотивов и настроений, взятых в заново осмысленном виде, в форму прозаического произведения придает роману Лонга очень своеобразные и запоминающиеся черты. Литературные персонажи, хорошо знакомые образованным читателям еще со времен александрийской поэзии, вновь оживают, но уже в жанре прозы. Изображение природы Лонгом принципиально отличается от показа ее авторами других романов. В истории наивной любви двух юных существ Дафниса и Хлои природа играет не только подсобную роль для изображения соответствующего пейзажа и показа лирических чувств и настроений молодой пары, но имеет важное самостоятельное значение. Природа и одухотворяющие ее божества тесно слиты воедино: подобное восприятие пейзажа как соприкосновения с божеством мы находим лишь в буколике, изобилующей изложением мифов с любовным содержанием и частым упоминанием о деревенских божествах. Религия в эллинистическую эпоху уже не играла большой роли, и сельские божества, Пан и нимфы, почитались лишь по традиции и главным образом среди деревенских жителей. Набожные поселяне приносили им жертвы - молоко, мед, первые плоды и цветы, но если в деревне эти божества еще пользовались уважением, то горожане относились к ним весьма скептически. Недаром Лонг изображает, как метимнейцы смеялись над нимфами, к которым со слезами и мольбой обратилась Хлоя, прося о помощи. «Поиздевавшись над статуями богинь, метимнейцы погнали стада и Хлою с собой увели» (II, 20).
Но главным двигателем всего, что происходит в мире, Лонг считает Эрота, понимая его как всеобъемлющую силу, с незапамятных времен оживляющую всю природу. «И я вовсе не мальчик, и если я мальчиком с виду кажусь, то на самом деле я Кроноса старше и всех его веков», - говорит Эрот о себе самом (II, 5). А старый пастух Филет, поучая Дафниса и Хлою, так превозносит его могущество: «Такова его мощь, что и Зевсу с ним не сравняться: царит он над стихиями, царит над светилами, царит над такими же, как сам он богами... Цветы - это дело рук
Борисов-Мусатов. Дафнис и Хлоя.
Эрота, деревья эти - его созданье. По воле его и реки струятся и ветры шумят» (II, 7).
Подчеркивая с самого начала своей повести связь между божеством, т. е. природой, и смиренными деревенскими жителями, Лонг стремится увлечь читателя идеализированной картиной счастливой сельской жизни, противопоставляемой городу с его пороками и безбожием. «Дафнис и Хлоя» - это приношение сельским божествам - нимфам, Пану и Эроту, опекающим своих верных почитателей. Божество, природа и человек должны представлять единое гармоничное целое.
Тонкий наблюдатель природы и ценитель ее красоты, Лонг дает яркие и живые картины, где природа присутствует как животворящая сила. Таково, например, описание весны: «То было начало весны, и все цветы расцвели - в лесах, в лугах, на горах. Уже воздух был полон жужжанием пчел, птицы звонко пели, прыгали, резвясь, рожденные недавно козлята и ягнята. Барашки скакали по холмам, пчелы жужжали в лугах, и птицы пеньем своим оглашали густые заросли. И так как все вокруг охвачено было радостью и весельем, Дафнис и Хлоя, юные, нежные, стали и сами подражать тому, что слышали, тому, что видели: слыша пение птиц, сами пели; глядя, как прыгают овцы, и сами легко скакали; пчелам подражая, цветы собирали и на грудь за одежду себе их кидали или веночки сплетая, их нимфам в дар посвящали» (I, 9).
Для творчества Лонга вообще характерно то, что у него мы найдем лишь мирный, спокойный ландшафт - изображение ясного дня, тенистой рощи, спокойного моря. Мы не увидим у него грозной бури и разгула стихий, природа приветлива и живописна. Но восхищение и преклонение перед силами природы, почитание сельских божеств, умеренные потребности, скромность и наивность - все это лишь для избранных и благородных натур, как Дафнис и Хлоя, а не для грубых пастухов вроде Доркона, пылкого поклонника Хлои, и других, изображенных Лонгом далеко не в привлекательных красках.
На произведении Лонга можно видеть, какую значительную роль в процессе формирования античной повествовательной прозы сыграла риторика. Получив широкое применение в жизни - в выступлениях общественных и государственных деятелей, в участии ораторов в судебных процессах, - она оказала большое влияние и на литературные жанры. Поэзия постепенно уступала место риторике, в свою очередь оказывая на нее свое влияние. Поэтические образцы, в основном взятые из трагедии, тщательно изучались и часто находили себе место в ораторских речах. Создавался своеобразный стиль «поэтической прозы», где искусно перемешивались риторические приемы и ставшие уже шаблонными поэтические описания. Таким образом, риторы и поэты располагали целым арсеналом «общих мест», нашедших свое отражение и в античной прозе.
Расцвет науки о языке и различных типах речи совпадает со временем так называемой второй софистики. Особенно много внимания уделялось в это время изучению различных стилевых приемов, установлению их, в результате чего были признаны четыре рода стилей: скудный, мощный, величественный и сладостный (изящный).
К. Сомов. Иллюстрации к роману Лонга.
К.Сомов. Иллюстрации к роману Лонга
Быть может, ни в каком другом романе, как у Лонга, не видны столь явно и в таком чистом виде некоторые риторические правила и предписания, связанные с вполне определенной стилистической установкой. Стремясь доставить читателям эстетическое наслаждение, Лонг выбрал «сладостный» стиль, отвечавший этой цели, и все приемы софистического красноречия подобраны Лонгом с точки зрения именно этого стиля . Сюда относятся вещие сны (напр., I, 7; II, 23; II, 26-27; III, 27; IV, 34), эротические мотивы, рассказы об удивительных событиях (напр., III, 28 - находка кошелька с деньгами), наделение животных человеческими чертами (напр., IV, 14-15) и большая роль пейзажа (напр., I, 9, 23; III, 12, 21), мифологические вставки (напр., I, 27; II, 34; III, 23), вводные эпизоды (напр., II, 3; 1, 2). Создаются маленькие риторические декламации, как, например, прозаический гимн Эроту (II, 7) или описание цветущего сада (IV, 2), которое мы приведем в качестве образца данного стиля.
«И верно, прекрасен был сад у него и на царский похож. Растянулся он на целый стадий, лежал на месте высоком, а шириною был плектра в четыре. Сравнить его можно с лугом широким. Были в нем всякого рода деревья: яблони, мирты, груши, гранаты, фиги, маслины; виноградные лозы высоко вились по грушам и яблоням, и зрелые грозди чернели, как будто с плодами соревнуясь. Такие-то были там деревья плодовые, но были и кипарисы и лавры, платаны и сосны, на них вместо лоз виноградных плющ вился. Большие пучки его ягод темным цветом своим были похожи на виноградные грозди. Деревья плодовые в середине сада росли, словно под чьей-то охраной. А вокруг них стояли деревья, плодов не дающие, будто стена, руками людей воздвигнутая. Все это место было терновой изгородью обнесено. Было все разделено и размерено в точном порядке, и ствол от ствола на равном был расстоянье, а наверху ветви сходились друг с другом, переплетаясь листвою. И то, что сделала природа, казалось, создано было искусством. Здесь были и грядки цветов; одни цветы рождены землею, другие искусства творение: розы, лилии и гиацинты - дело рук человека, а первоцветы, фиалки, нарциссы растила земля сама. Летом была здесь тень, весной цветы, осенью плоды, и в каждую пору года негою полнилось все».
Влияние риторики сказалось и на изображении характеров: герои Лонга лишены яркой индивидуальности и мало чем отличаются друг от друга. Только Дафнис и Хлоя своей набожностью и наивностью резко выделяются среди остальных пастухов, распущенных и грубых, вроде Доркона или Ламписа. Старшее поколение крестьян - приемные родители Дафниса и Хлои расчетливы и трудолюбивы, представители города - беспечны и падки на развлечения и т. д. Эта обезличенность в показе характеров отразилась и на языке действующих лиц, применяющих одни и те же риторические правила.
Стиль и язык Лонга представляет собой чрезвычайно интересное явление. Глубоко искусственный по своей форме, но очень выразительный и изящный, он является любопытным сочетанием архаических и современных приемов прозаического повествования. Так, Лонг использует, с одной стороны, старый способ вставок в повествование сказок и мифов, а с другой - широко использует форму разговорной речи - монологи и диалоги. Хотя сами по себе монологи, заимствованные еще из античной драмы или созданные софистическим искусством, и не являются совершенно новым приемом, но они выполняют у Лонга иную роль, чем в других произведениях подобного рода. Большинство монологов вводится для раскрытия психологии главных героев, не проявляющих себя какими-либо действиями, и рассказ-монолог от лица героя до известной степени создает его индивидуальный образ.
Монологи и диалоги, построенные по всем правилам риторического искусства, различные по своей целевой установке, отличаются множеством антитез и риторических вопросов. Таковы, например, монолог Хлои, впервые почувствовавшей пагубную власть Эрота (I, 14), или аналогичные высказывания Дафниса (I, 18). Одни из них по своему содержанию напоминают судебные речи, как, например, при состязании Дафниса и Доркона или при обвинении Дафниса метимнейцами, другие построены по типу свазорий или контроверсий, вроде речи Дафниса, сватающегося за Хлою, или просьбы Гнатона, убеждающего своего хозяина, и т. д. С помощью риторики Лонг пытался показать внутренний мир своих героев, раскрыть их психологию, что само по себе являлось уже достаточным новшеством.
Лонг широко использовал приемы поэтического языка - аллитерацию, игру слов и пр. Почти на глазах у читателя происходит своеобразное изменение поэтического жанра в прозаический любовный роман, где буколические мотивы сочетаются с эпизодами, характерными для повествовательных жанров. В руках Лонга риторика явилась послушным орудием. Он создал образец изящной чистой прозы, отличающейся своей красотой и музыкальностью, что часто даже не могло соответствовать реальному изображению мыслей и чувств его героев - простых пастухов и земледельцев.
Было бы, однако, большой ошибкою видеть в романе Лонга только добросовестное применение правил и указаний, разработанных в школах красноречия, не принимая во внимание тех эстетических задач, которые он себе ставил, не пытаясь распознать в нем тонкого художника, воплощающего не только свои собственные, но и общественные идеалы при помощи разнообразных средств, бывших в распоряжении прозаиков эпохи новой софистики.
Принадлежа, по-видимому, к высшему слою общества и живя среди горожан и богатых свободных людей, Лонг идеализирует быт простых людей, показывая идиллические картины из жизни крестьян и пастухов, изображая их неиспорченность и благочестие среди нетронутой природы. Деревня по роману «Дафнис и Хлоя» рисуется в привлекательных чертах, и жизнь смиренных поселян идет в труде, спокойствии и общении с богами. Ограничиваясь пассивным сочувствием бедноте - крестьянам и рабам, Лонг не дает никаких собственных оценок, а лишь констатирует отдельные факты, изображая при этом труд, как легкое и приятное времяпрепровождение. Но несмотря на желание автора приукрасить суровую действительность и тем самым затушевать социальные противоречия, реальная жизнь находит свое отражение в романе, хотя ни одна из основных проблем не получает у Лонга какого-либо разрешения.
Повесть Лонга «Дафнис и Хлоя» пользуется успехом и у современного читателя. Это не случайно, так как она является одним из лучших высокохудожественных образцов поздней греческой повествовательной прозы.
Марк Шагал. Дафнис и Хлоя.
После постов о нетрадиционных сексуальных отношениях и третьем поле захотелось все же вернуться к чему-то традиционному. Более того, нежному и лиричному, что уже на протяжении веков волнует людей. текст старый и может вызвать критику, но тогда писать иначе было невозможно.
Сюжет о Дафнисе и Хлое, который вдохновил многих художников, композиторов, балетмейстеров, режиссерова. Сюжет романа лёг в основу оперы Ж. Буамортье «Дафнис и Хлоя», балета Мориса Равеля «Дафнис и Хлоя» - балет был написан Равелем по заказу С. Дягилева, первая постановка была осуществлена М. Фокиным, в нем блистал В. Нижинский (с тех пор его многократно ставили; одну из недавних постановок в отрывках см. здесь -
), новеллы для фортепиано Николая Метнера «Дафнис и Хлоя» (послушать и скачать можно здесь - http://mp3davalka.com/files/%D0%B4%D0%B0%D1%84%D0%BD%D0%B8%D1%81%20%D0%B8%20%D1%85%D0%BB%D0%BE%D1%8F/). В 1993 г. был снят фильм по этому роману (смотреть можно здесь -
Действие происходит на хорошо знакомом грекам острове Лесбосе в Эгейском море, и даже не на всем острове, а в одной только деревне на его окраине.
Жили там два пастуха, один козопас, другой овцевод, один раб, другой свободный. Однажды козопас увидел: коза его кормит подкинутого ребенка - мальчика, а при нем пеленка пурпурная, застежка золотая и ножичек с рукояткой из слоновой кости. Он его усыновил и назвал Дафнисом. Прошло немного времени, и овцевод тоже увидел: овца его кормит подкинутого ребенка - девочку, а при ней повязка, шитая золотом, золоченые туфельки и золотые браслеты. Он ее удочерил и назвал Хлоею. Они выросли, он - красавцем, она - красавицею, ему пятнадцать, ей тринадцать, он пас своих коз, она своих овец, вместе резвились, дружили, «и можно б скорее увидеть, что овцы и козы врозь пасутся, чем встретить порознь Дафниса с Хлоею».
Было лето, и случилась с Дафнисом беда: он оступился, попал в волчью яму и чуть не погиб. Хлоя кликнула соседа, молодого пастуха-волопаса, и вдвоем они вытащили Дафниса из ямы. Он не расшибся, но был весь в земле и грязи. Хлоя повела его к ручью и, пока он купался, увидела, какой он красивый, и почувствовала в себе что-то странное: «Больна я, а чем - не знаю; не ранена, а сердце болит; сижу в тени, а вся пылаю». Слова «любовь» она не знала, но, когда сосед-волопас поспорил с Дафнисом, кто красивей, и они решили, чтобы Хлоя поцеловала того, кто ей больше нравится, то Хлоя сразу поцеловала Дафниса. И после этого поцелуя Дафнис тоже почувствовал в себе что-то странное: «Дух у меня захватило, сердце выскочить хочет, тает душа, и все же опять хочу я ее поцелуя: уж не зелье ли какое было на Хлоиных губах?» Слова «любовь» он тоже не знал.
Пришла осень, настали виноградные праздники, Дафнис и Хлоя веселились вместе со всеми, и тут подошел к ним старик пастух. «Было мне видение, - сказал он, - явился мне Эрот-малютка с колчаном и луком и молвил: «Помнишь ли, как я пас тебя с твоею невестою? а теперь пасу я Дафниса и Хлою». «А кто такой Эрот?» - спрашивают подростки. «Эрот - бог любви, сильнее самого Зевса; царит он над миром, над богами, людьми и скотиною; нет от Эрота лекарства ни в питье, ни в еде, ни в заговорах, одно только средство - целоваться, обниматься и нагими, прижавшись, на земле лежать». Задумались Дафнис и Хлоя и поняли, что странные их томления - от Эрота. Одолевши робость, стали они друг с другом целоваться, а потом и обниматься, а потом и нагими на земле лежать, но томление не проходило, а что делать дальше, они не знали.
Тут случилась беда уже с Хлоею: молодые богатые бездельники из соседнего города, повздорив с поселянами, напали на них, угнали стадо и похитили с ним красавицу пастушку. Дафнис в отчаянии взмолился к сельским богам - нимфам и Пану, и Пан напустил на похитителей свой «панический ужас»: оплел награбленное плющом, велел козам выть по-волчьи, пустил по земле огонь, а по морю шум. Испуганные злодеи тотчас возвратили добычу, воссоединившиеся влюбленные поклялись друг другу в верности - «этим стадом клянусь и козою, что вскормила меня: никогда не покину я Хлою!» - а старый пастух играл им на свирели и рассказывал, как когда-то бог Пан был влюблен в нимфу, а она от него убежала и превратилась в тростник, и тогда он из тростинок сделал вот такую свирель с неравными стволами, потому что неравной была их любовь.
Прошла осень, прошла зима, ледяная и снежная, пришла новая весна, а любовь Дафниса и Хлои продолжалась - все такая же невинная и мучительная. Тут подсмотрела за ними жена соседнего помещика, молодая и лукавая. Дафнис ей понравился, увела она его на укромную поляну и сказала ему: «Знаю я, чего не хватает вам с Хлоею; если и ты хочешь это узнать - стань моим учеником и делай все, что я скажу». И когда легли они вместе, то она и сама природа научили Дафниса всему, чему нужно. «Только помни, - сказала она на прощанье, - мне-то это в радость, а Хлое в первый раз будет и стыдно, и страшно, и больно, но ты не бойся, потому что так уж природою положено». И все-таки Дафнис побоялся сделать Хлое больно, и поэтому любовь их тянулась по-прежнему - в поцелуях, ласках, объятиях, нежной болтовне, но и только.
Наступило второе лето, и к Хлое начали свататься женихи. Дафнис в горе: он ведь раб, а они - свободные и зажиточные. Но на помощь ему пришли добрые сельские нимфы: во сне указали юноше, где найти богатый клад. Хлоины приемные родители рады, Дафнисовы тоже. И решили они: когда осенью помещик будет объезжать свое имение, просить его согласиться на свадьбу.
Наступила за летом осень, появился помещик, а при нем развратный и хитрый приживал. Красавец Дафнис ему понравился, и он выпросил его у хозяина: «Красоте покорен всякий: влюбляются даже в дерево, в реку и в дикого зверя! Вот и я люблю тело раба, но красоту - свободного!» Неужели свадьбе не бывать? Тут старик, приемный отец Дафниса, бросился хозяину в ноги и рассказал, как нашел когда-то этого младенца в богатом уборе: может быть, на самом деле он свободнорожденный и нельзя его продавать и дарить? Помещик смотрит: «О боги, не те ли это вещи, что когда-то мы с женой оставили при сыне, которого подбросили, чтобы не дробить наследства? А теперь наши дети умерли, мы горько раскаиваемся, просим у тебя прощения, Дафнис, и зовем вновь в отцовский дом». И он забрал юношу с собою.
Теперь Дафнис богат и знатен, а Хлоя - бедная, как была: не расстроится ли свадьба, не отвергнет ли помещик такую невестку? Выручает все тот же приживал: он боится, чтоб хозяин не разгневался на него из-за Дафниса, и поэтому сам уговорил его не мешать соединению влюбленных. Девушку повели в барский дом, там - пир, на пиру - окрестные богачи, один из них увидел Хлою, увидел у нее в руках ее детскую повязку и узнал в ней свою дочь: когда-то он разорился и бросил ее от бедности, а теперь разбогател и вновь обрел свое дитя. Справляют свадьбу, на ней - все гости, и далее отвергнутые Хлоей женихи, и даже та красавица, что когда-то научила Дафниса любви. Новобрачных ведут в опочивальню, «и тогда-то узнала Хлоя, что все, чем в дубраве они занимались, были только шутки пастушьи».
Они живут долго и счастливо, детей их вскармливают козы и овцы, а нимфы, Эрот и Пан радуются, любуясь на их любовь и согласие.
ДАФНИСЪ И ХЛОЯ
Повѣсть Лонгуса
Поэма Дафнис и Хлоя так хороша, что в наши скверные времена нельзя сохранить в себе производимого ею впечатления, и перечитывая ее, изумляешься снова. Какой вкус, какая полнота, и нежность чувства! Их можно сравнить с лучшим, что только было написано. Требуется написать целую книгу, чтобы, как следует, оценить достоинства этой поэмы. Следовало бы ее перечитывать раз в год, чтобы научаться из нее и вновь чувствовать впечатления ее большой красоты.
Охотясь однажды на острове Лезбосе, я увидел в лесу, посвященном Нимфам, самое прекрасное, что когда-либо видел во всю мою жизнь: произведение живописи, историю любви. Роща, сама по себе, была прекрасна. Тенистые деревья, разнообразные цветы, журчащие воды. Источник питал и цветы, и деревья. Но ничто не могло сравниться с картиною, очаровательным произведением художника, изображением любви. Многие люди, даже из чужих земель, приходили туда на поклонение Нимфам, желая увидеть эту картину. На ней художник изобразил женщин, рожавших, других, облекавших детей пеленами, младенцев, покинутых на произвол, животных, которые питали их, пастухов, которые принимали их, юношей и дев, соединявшихся в любви, разбойников на море, нападение врагов на суше.
Эти образы и многие другие, тоже любовные, наполнили меня таким изумлением и радостью, что я пожелал написать о них повесть. И так, я попросил, чтобы мне подробно объяснили картину и, выслушав все со вниманием, сочинил эти четыре книги, которые посвящаю, как жертву, богу Любви, Нимфам и Пану. Это произведение да будет вместе с тем сокровищем, полным прелести для всех людей: болящий найдет в нем исцеление, огорченный - усладу, тот, кто любил - воспоминание, тот, кто еще не знал любви, - посвящение в ее таинства. Ибо никто не избег или не избегнет любви, пока на земле будет красота и глаза, чтобы видеть ее. Но да позволит мне бог Любви, - описывая чужие страсти, самому оставаться свободным и мудрым.
Книга первая
Митилены - большой и красивый город на Лезбосе. Он пересечен каналами, в которые тихо вливается морская вода, и украшен мостами из белого, гладкого камня. Он кажется не городом, а островом. В соседстве, приблизительно в двух стах стадиях от Митилен, богатый человек владел землею. Это было прекрасное место: горы, обильные дичью, поля пшеницы, холмы, покрытые лозами, луга для пастбищ. Море окружало владение, и нежные волны набегали на тонкий песок побережья.
На этой земле козий пастух, по имени Ламон, нашел однажды ребенка, которого кормила коза. Вот как это случилось. Под кустами терновника, обвитого побегами густого плюща, зеленел мягкий дерн. На нем лежал ребенок. Туда часто бегала коза; она, то и дело, исчезала, покидая своего козленка, чтобы проведать младенца. Ламон это заметил и стал жалеть покинутого сосунка. Раз, в самый полдень, он пошел по следам козы, и увидал, что она подходит с осторожностью, чтобы нечаянно не ранить копытом, лежащего на траве ребенка, который выжимает молоко из сосцов козы, как будто сосет грудь матери. Пастух, с удивлением, приблизился и увидел мальчика, красивого, здорового, в пеленках из более роскошной ткани, чем та, которая соответствовала его несчастному положению. Ибо ткань была пурпуром с пряжкою из чистого золота. Рядом лежал маленький нож с ручкою из слоновой кости.
Сначала он подумал, не взять ли с собою памятные знаки, покинув ребенка. Но потом устыдился при мысли, что он менее сострадателен, чем коза. И так, дождавшись ночи, взял он с собою все - драгоценные предметы, вместе с ребенком, и даже привел козу к жене Миртале. Миртала весьма изумилась и спросила его, не рождают ли ныне козы мальчиков. Ламон рассказал ей с подробностями, как нашел покинутого ребенка, как увидел, что коза его кормит, и как ему было стыдно оставить его на произвол судьбы. Миртала вполне одобрила действия мужа. Они заперли на замок предметы, найденные с ребенком, стали говорить всем, что он - их собственный, и дали ему козу в кормилицы. Для того, чтобы самое имя его звучало по-сельски, решили назвать его Дафнисом.
Два года спустя, с пастухом овец, пасшим стадо свое по соседству, случилось то же самое. По близости был грот, посвященный Нимфам - огромная скала, пустая внутри, закругленная снаружи. В самом камне утеса были изваяны статуи нимф, с босыми ногами, с руками, голыми до плеч, с локонами, вьющимися вокруг шеи, с улыбкой на губах - как бы пляшущие в хороводе. Вход в пещеру занимал середину скалы. Оттуда струился ключ, и воды его, стекая, образовали целый ручей. Перед гротом зеленела ясная луговина, на которой влажность питала мураву, нежную и обильную. Здесь висело множество деревянных чаш для молока, флейт бога Пана, флейт из неровных сложенных тростников, и свирелей - жертвоприношений пастухов былых времен.
Повесть Лонга имела более счастливую судьбу, чем многие произведения античной литературы, - она сохранилась полностью в нескольких списках, хранящихся в библиотеках Флоренции и Рима. В средние века она была забыта, но эпоха Возрождения высоко оценила ее, а образцовый перевод на французский язык, выполненный известным филологом и переводчиком Жаком Амио, сразу сделал ее знаменитой; бесчисленные пасторали, наводнившие европейскую литературу на всех языках в XVII и XVIII веках, более тесно примыкали именно к повести Лонга и к буколикам Вергилия, чем к их прототипу - Феокриту. Имена Дафниса и Хлои стали классическими именами пасторали, повторяющимися бесконечное число раз.
Высокую оценку повести Лонга дал Гете (см. И. П. Эккеpман, Разговоры с Гете; записи от 9 и 20 марта 1831 года). «Все это произведение, - сказал Гете, - говорит о высочайшем искусстве и культуре… Надо бы написать целую книгу, чтобы полностью оценить по достоинству все преимущества его. Его полезно читать каждый год, чтобы учиться у него и каждый раз заново чувствовать его красоту».
Перевод «Дафниса и Хлои», сделанный профессором С. П. Кондратьевым по изданию 1856 года, сверен с подлинником по изданию 1934 года и заново отредактирован (для изданий 1958 и 1964 годов; издательство «Художественная литература»).
Примечания - М. Грабарь-Пассек.
ВВЕДЕНИЕ
На Лесбосе охотясь, в роще, нимфам посвященной, зрелище чудесное я увидел, прекраснее всего, что когда-либо видал, картину живописную, повесть о любви. Прекрасна была та роща, деревьями богата, цветами и текучею водой; один родник все деревья и цветы питал. Но еще больше взор радовала картина; являлась она искусства дивным творением, любви изображеньем; так что множество людей, даже чужестранцев, приходили сюда, привлеченные слухом о ней; нимфам они молились, картиной любовались. А на ней можно было вот что увидеть: женщины одни детей рождают, другие их пеленами украшают; дети покинутые, овцы и козы-кормилицы, пастухи-воспитатели, юноша и дева влюбленные, пиратов нападение, врагов вторжение. Много и другого увидел я, и все проникнуто было любовью; и мной, восхищенным, овладело стремленье, с картиной соревнуясь, повесть написать. И, найдя того, кто картину ту мне истолковать сумел, я, много потрудившись, четыре книги написал, в дар Эроту , нимфам и Пану , а всем людям на радость: болящему они на исцеленье, печальному на утешенье, тому, кто любил, напомнят о любви, а кто не любил, того любить научат. Ведь никто любви не избежал и не избегнет, пока есть красота и глаза, чтобы ее видеть. А мне пусть бог даст, разум сохраняя, любовь чужую описать.
КНИГА ПЕРВАЯ
1. Город на Лесбосе есть - Митилена , большой и красивый. Прорезан каналами он, - в них тихо вливается море, - и мостами украшен из белого гладкого камня. Можно подумать, что видишь не город, а остров.
От города этого, стадиях так в двухстах , находилось поместье одного богача; чудесное было именье: зверь в горах, хлеба на полях, лоза на холмах, стада на лугах, и море, на берег набегая, плескалось на мягком песке.
2. Вот в этом-то поместье был козопас по имени Ламон; пася свое стадо, нашел он ребенка, одна из коз его кормила. Была там рядом чаща лесная, густо по низу терном заросшая, и повсюду вился плющ, и нежная росла трава, а на ней лежал ребенок. Сюда постоянно коза ходила, часто из глаз исчезая, и, своего покидая козленка, долгое время с ребенком она оставалась. Подметил Ламон, что она убегает, и пожалел он козленка брошенного; в самый полдень пошел он за ней по следам и видит: коза осторожно переступает, боясь своими копытами ребенку вред причинить, а он, будто пред ним материнская грудь, тянет молоко, обильным потоком струящееся. Дивится, конечно, пастух, ближе подходит и мальчика находит, крупного, красивого и в убранстве, для подкидыша чересчур богатом: покрывало пурпурное, застежка золотая, ножичек с рукояткой из кости слоновой.
3. И сперва задумал было Ламон взять с собой одни только эти приметные знаки ребенка, его ж самого здесь покинуть; но затем устыдился, что козы он даже безжалостней, и, дождавшись ночи, приносит жене своей Миртале и приметные знаки, и ребенка, да и козу приводит. Она изумляется: неужели козы стали рождать детей? И рассказывает он ей все по порядку, как нашел его брошенным, как увидел козой его вскормленным и как стало стыдно ему покинуть ребенка на верную смерть. И она согласилась, что правильно он поступил. Затем они вещи, что были оставлены при ребенке, прячут, ребенка своим признают, кормленье его козе поручают. А чтобы имя у мальчика было таким, какое у пастухов в обычае, они его Дафнисом назвать решили.
4. Уже с тех пор прошло два года, и вот с пастухом по имени Дриас, пасшим стада на соседних лугах, то же самое случилось, на такую же находку он напал, такое же диво увидел. Была там пещера нимф в скале огромной, внутри пустой, снаружи закругленной, самих же нимф изображенья из камня высечены были: ноги босые, руки нагие, кудри вились по плечам, пояс на бедрах, в глазах улыбка, как будто они в хороводе пляшут. Вход в пещеру как раз посредине громадной скалы лежал; бил тут и ключ, ручей текучий образуя; перед пещерой свежий луг простирался, и на нем, влагою питаясь, густая, нежная трава росла. Лежали тут и подойники , и флейты кривые, и свирели, и тростник - обетные дары от пастухов времен минувших.
5. И в эту пещеру нимф одна овца, недавно принесшая ягненка, стала так часто ходить, что не раз думали, будто пропала она совсем. Желая ее наказать и снова слушаться заставить, свил Дриас из прутьев зеленых веревку, скрутил петлю и пошел к скале, чтоб овцу там поймать. Подойдя, увидал он вовсе не то, что ожидал: овца, как нежная мать, подставляет соски с молоком, текущим обильно, а ребенок без плача жадно хватает то за один, то за другой сосок ротиком своим - чистым и свежим, так как овца языком ему очищает лицо, когда он насытится. Девочкой было это дитя, и также лежали с ней рядом приметные знаки: головная повязка с шитьем золотым, золоченые туфельки, браслеты чистого золота.
6. Сочтя, что богами ему послана эта находка, и овцой наученный жалости к ребенку и любовному с ним обращению, он на руки младенца поднимает, в свою суму приметные знаки кладет и молится нимфам, чтоб дали ему счастливо вскормить малютку, себя вручившую их покровительству. И когда пришло время гнать стадо домой, возвращается он в свой двор и жене своей о том, что видел, рассказывает, то, что нашел, показывает, а ей приказывает девочку своей дочкой считать, тайну ее ото всех скрывать, как родное дитя воспитывать. И тотчас Напа (так звали Дриаса жену) матерью стала ребенку, стала его ласкать и любить, как бы боясь в нежности овце уступить. А чтоб все поверили, что это ее дочка, она тоже обычное имя пастушеское ей дает, Хлоей ее назвав.
7. Оба эти ребенка выросли быстро, и красотой заблистали они много ярче, чем дети простых поселян. Уже было Дафнису пятнадцать лет от рожденья, а Хлое столько же, только без двух, когда и Дриас и Ламон в одну ночь такой сон видят. Привиделось им, что нимфы той самой пещеры, в которой источник был и где Дриас нашел ребенка, Дафниса с Хлоей передают мальчику, бойкому и прелестному: за плечами крылья, маленький лук и короткие стрелки в руках. И, коснувшись обоих одною стрелой, велел отныне пасти ему козье стадо, а ей стадо овец.